Чужая кровь

— Чего ты хочешь, Один?

Переговоры были сугубо неформальными: никаких тронных залов, пафосных кресел, стражей и толп придворных лизоблюдов. Просто почти пустой кабинет, из обстановки лишь небольшой, но массивный стол с двумя кубками вина, к которым так и не притронулись, и два не менее массивных кресла, покрытых шкурами. Давние враги разговаривали наедине — все прочие остались там, за дверями, и их мнение никого не интересовало. Один только одобрил такой подход: беседа предстояла тяжелая, мало ли какие тайны выплывут на свет, чем придется угрожать или подмасливать, чтобы получить желаемое.

Единственный глаз аса сверкнул недовольством, но тут же вновь наполнился настороженностью и решительностью.

— Мне… — Один с трудом вытолкнул из спазматически сжавшегося горла колючие слова, — нужна… услуга.

— Услуга… — пророкотал абсолютно не удивленный ётун. — Надо же! Услуга! Не думал я, что услышу когда-либо подобное… Услуга. И какую же… услугу… — Лафей подчеркнул голосом это слово, — ты хочешь? А самое главное, — синекожее лицо расплылось в уродливой ухмылке, обнажившей крупные желтоватые зубы, — чем платить собираешься, Один?

Подлокотники заскрипели под пальцами аса, на его скулах заиграли желваки, но царь сдержался.

— Как у тебя с кладбищами, Лафей?

— У меня? — демонстративно удивился ётун. — У меня все прекрасно. Тихо. Как в могиле. А что? Покойнички вдруг стали слишком резвыми? Так не стоило Хель живьем замуровывать. А также изводить под ноль всех, кто знает, как с покойными обращаться.

Ас закаменел, душа в себе ярость, но крыть было нечем: Лафей ни капли не соврал.

Молча проглотив справедливое замечание, Один незаметно поморщился, пряча скривившиеся на миг губы в густой бороде. Лафей насмешливо смотрел, даже не пытаясь хоть как-то придать себе невозмутимый или равнодушный вид. Сейчас, когда царь асов сидел и пытался просить, корчась от одной мысли о том, что не может привычно требовать, ётун чувствовал себя победителем.

Это был миг его триумфа.

Сладкий, долгожданный, выстраданный.

Лафей прекрасно знал, что происходит и почему Один, всегда нагло берущий, пытается просить. Почему он пришел к тому, кого и за разумное существо не считал, невзирая на отдаленное родство по линии давно ушедшей матери отца.

Разведчики и прикормленные соглядатаи исправно сообщали, что в последние несколько месяцев ситуация в Асгарде стремительно ухудшалась. Началось все с самопроизвольного подъема кладбищ — мертвяки полезли из могил, как тараканы из щелей в кухне. Несколько раз видели темных альвов. Участились случаи магических нападений — кто-то активно баловался очень темной магией и жертвоприношениями.

И тянулось это достаточно долго, чтобы можно было перестать замечать очевидное. А теперь и не скроешь! И специалистов, способных загнать драугров туда, откуда они повылезли, у асов практически нет, мертвецами традиционно занимались сейдманы, да и то далеко не все, а последних подданные Одина не жаловали.

Сам Один мог упокоить кладбище, но только одно, максимум два. И то больше на голой силе, чем на умениях. А их были уже десятки… А еще соглядатаи сообщали о темных альвах. И даже о Малеките.

Но это все было проблемой Одина, сам Лафей совершенно не опасался длинных рук Хель: ётуны своих мертвецов хоронили крайне редко, и обязательно со специальными обрядами, предотвращающими любую возможность поднятия: естественную или благодаря чьей-то злой воле. Обычно покойников просто и незатейливо рубили на мелкие куски, разбрасывая останки на поживу диким зверям и птицам, завершая таким образом круговорот в природе.

А вот асы большей частью именно хоронили, сжигая лишь самых достойных, за что теперь расплачивались.

И нет, Лафею за свое злорадство не было ни капли стыдно.

А за то, что он намеревался как следует насладиться унижением врага, с которого еще и собирался содрать огромную плату в счет оказанной услуги — тем более.

Сейчас Лафея волновало одно: чем собирался заплатить Один за упокоение разбежавшихся покойников, и что-то подсказывало, что это будет нечто потрясающее.

— Чего ты хочешь? — процедил ас, привычно окатив синекожего собеседника презрительным взглядом. Лафей дернул плечом, глубокие шрамы-узоры на миг засияли багровым светом.

— Я? От тебя? Ничего, — выплюнул Лафей. — Вернее, хочу, чтобы ты убрался в свой сверкающий дворец. И не беспокоил меня по пустякам.

Подлокотник треснул в стальной хватке аса, но Один подавил вспышку бешенства, не собираясь пока реагировать на практически провокацию. Откровенную и неприкрытую. Да, не таким он представлял этот разговор.

— Твой сын, — тяжело произнес ас, решив отбросить остатки вежливости. Лафей прищурился, алые глаза запылали, как уголья.

— Что — мой сын?

— Твой сын жив, — ас впился взглядом в лицо соперника, с удовлетворением отмечая, что того проняло: крылья носа на миг раздулись, губы дрогнули, челюсти сжались.

— Мой сын мертв, — процедил Лафей, чувствуя, как в груди начинает скручиваться бешенство. — Умер в младенчестве.

— Твой сын жив, — с торжеством заявил ас, мстительно улыбнувшись. — Жив. Здоров. Правит своим миром.

— И как же зовут его? — тихо прошелестел Лафей, цепко отслеживая каждое движение аса.

— Локи. Князь Локи.

— И? — голос ётуна дрогнул.

— Я забрал его тогда, — Один выпрямился, в каждом движении сквозило неприкрытое превосходство. — Принял в семью. Вырастил. Я позволю тебе назвать его наследником… У тебя же больше нет детей? — насмешливо приподнял бровь ас, откровенно издеваясь над соперником. — Теперь — будут. Локи вырос настоящим правителем.

Лафей слегка наклонил голову к плечу, рассматривая того, кто топтался по его с огромным трудом зажившей ране. С удовольствием. Тщательно. И испытывал невероятное, незамутненное счастье, перемешанное с такой же чистейшей ненавистью.

Один вздрогнул, когда Лафей расхохотался, глядя прямо ему в лицо.

Ётун смеялся так, что из рубиновых глаз текли слезы. Он всхлипывал, мотал головой, хлопал себя по ляжкам, утирал слезы — и смеялся, смеялся, смеялся, не в силах остановиться.

— Сын? Сын?! — всхлипнул Лафей, закрывая ладонями лицо, сгибаясь пополам в попытке унять истерику. — Сын! Ну надо же! У меня есть сын!

— Да, Лафей, — кивнул Один, рассматривая явно сходящего с ума ётуна. — У тебя есть сын.

— Сын… — тоскливо протянул Лафей, выпрямляясь и вытирая мокрое от слез и пота лицо рукавом, наплевав на все. — Сын… Ты ошибся, Один, — охрипший, словно от криков, голос царя был на удивление спокоен. — У меня был сын. Он умер. В младенчестве. Вместе с матерью… Вскоре после нее. Я держал его на руках все это время. И лично принес их тела в жертву миру на алтаре. Именно для того, чтобы никто — слышишь, Один? — никто не мог надругаться над ними, использовав в своих целях. Чтобы никто не смог заявить, что мой сын жив. Что его кто-то украл и воспитал как собственного! — рыкнул Лафей, сжимая огромные кулаки, и из-под подошв его сапог стремительно разбежалась паутина морозного узора. — Ты слышишь меня, царь асов?! Я хоронил его лично!

Один застыл, начиная бледнеть. Лафей злорадно оскалил клыки.

— Что, Один? Думаешь, кого же ты притащил в свой дом? Так я отвечу тебе: я не знаю. Мы нашли его, только родившегося, лежащего в корзине, и даже снежные волки обходили спящего младенца. Он не плакал. Не просил есть. Лишь спал. Да, на одну половину он являлся ётуном. Это мы поняли. Но на вторую… Скалы и льды трескались. Понимаешь? Они… Высыхали… — прошептал Лафей, неотрывно глядя на замершего аса. — Словно из них вытягивали жизнь по капле. Мы его так и оставили на милость Судьбы.