Страница 21 из 35
Икона была «раскрыта» — основные тона прописаны. Осталось самое сложное — прорисовать детали, сделать пятно охры лицом, полосу голубца — платьем, изобразить вдали город Иерусалим, а впереди — ангела с благой вестью. Весеннее солнце било в окно, заставляя щуриться. Юрась улыбался — завистник Василий был прав. Прошёл год, и он пишет свою первую икону один — от начала и до конца. Если всё выйдет ладно, Георгий допустит его вместе с остальными подмастерьями к росписи церкви Иоанна Крестителя — строительство наконец закончилось, осталось покрыть фресками стены и потолок. После этого Юрась может называть себя мастером, получать не только хлеб и кров, но и плату за выполненную работу. Сколько-то лет, конечно, он будет трудиться вместе с Георгием — чем больше Юрась узнавал учителя, тем больше гордился и восхищался им. Таких разумных и чутких, понимающих преходящую красоту мира, он не встречал. Разбирая по складам переводы греческих авторов, Юрась вник — да, мудрецы рождаются, но число их мало, а людская злость к ним неистребима. Оставаясь рядом, он мог оберечь учителя… к тому же, сказать по чести, до мастера ему как до Иерусалима пешком. Тяжела душа, суетным, здешним обременена. Как написано в притче византийского старца Езопа: Гуси и журавли пасутся на одном поле. Когда же приходит ловец, лёгкие журавли поднимаются ввысь, к свободе, а тяжкие плотью гуси бывают пойманы в сети.
Научиться растирать краски, покрывать доску левкасом и олифой, выравнивать пальцами штукатурку или выплавлять смальту для настенных мозаик — само по себе наука великая. Научиться читать и писать, освоить за год «Поучение» Иоанна Златоуста и любимую Георгием «Александрию» — это много. И ничтожно мало. Учитель может позволить себе и двадцать книг. Молодой изограф может и сто… если примет постриг в болгарском монастыре. Иначе — не видать тебе, Журка, книжной премудрости, как своих ушей. Самое же главное — до сих пор Георгий учил их копировать старые образцы с точностью до зерна. Но ведь кто-то когда-то рисовал эти лики первым, просчитал каноны и правила — где высветлять, где поплавить, почему зрачок надлежит писать овальным, а не круглым, а богородицу непременнейше в строгом плате. А видится — нарисовать Марию не в тёмной келье, а в чистом поле под синим небом. И не плат у неё на голове, а распущенные, светящиеся от солнца волосы. Улыбается дева как счастливый ребёнок, между вишнями губ жемчужинки белых зубов. И протягивает ангелу ладонь, словно другу. Юрась торопливо менял кисти, выводя на доске небывалое чудо. Закружились вокруг Марии белые голубки. Распустились цветы под босыми ногами. Прижались к коленям мордочки оленят — они получились похожими на собак, и Юрась для понятливости пририсовал им острые рожки…
— Что же ты сотворил, отрок? — Георгий возник за спиной ученика, словно ангел с карающим мечом, — красота-то какая…
Юрась вскинулся навстречу — неужели получилось? И сник, видя, как восхищение на лице учителя сменяется тяжким гневом.
— Красота! Прелестная, соблазнительная, бесовское наущение. На икону глядючи человек должен трепет в душе ощущать, божью волю, божью силу и божью любовь. Мария — матерь наша и любит всех нас как матерь, а не скочит по травам, аки шалая девка. Помнишь, я тебя спрашивал, когда в ученики брал — скорбел ли ты?
— Помню, — понурился Юрась.
— В самой светлой иконе толика скорби. От вятшей радости люди не ходят в храм. Боль свою несут, вопрошают господа, каются во грехах. Оставляют скорбь скорбящим и вместе с ними обретают иное, вышнее счастье, промывают слезами души. А что захочет человек, глядючи на твою икону? Нарядиться аки птица небесная, да с кликами по полям бегать? Добро ли то?
— Я об этом не думал, — сказал Юрась. Он и вправду не думал ни о чём кроме радости сотворения.
— Не думал, — Георгий наставительно поднял тощий палец, — а изограф всегда думает, когда пишет. О чём?
— О прориси. О красках, чтобы нигде не смазалось, не потекло…
Георгий отвесил Юрасю затрещину:
— О боге думает изограф. Молится непрестанно, чтобы точно скопировать древний образ, никакого самоуправства туда не внесть. Веками складывались каноны. Первые образы делал апостол, евангелист Лука. Иные иконы люди в земле находили или из вод добывали — Господь посылал. Каждую линию, каждую чёрточку сберегали изографы, понимание вкладывали — что должен значить цвет риз или форма брады, когда рисуют лик, когда всю фигуру. А ты, мальчишка, еретик, богохульник, думаешь, что умнее великих старцев и искусством их превзошёл?
— Нет, я смиренный… — Юрась схлопотал вторую затрещину и замолк.
— Бери свою доску, ступай за мной, — тяжкой поступью Георгий вышел из мастерской. Никогда ещё Юрась не видел учителя в таком гневе.
В сенях Георгий взял топорик для колки дров, а выйдя во двор, велел положить доску на колоду возле поленницы. Юрась подумал «сейчас наставник велит самому казнить образ, и я от него уйду». Нет — Георгий поплевал на руки, взял топор, размахнулся… Юрась заметил, как дрожат губы учителя. Лезвие свистнуло в воздухе и вонзилось в землю. Георгий отёр рукавом лицо: