Человек в стене

— В твоей старой школе тоже была такая противная еда? — спросил он. — Могу поспорить, что завтра дадут рыбу. Так всегда бывает. Мы обычно ходим в киоск за едой навынос. Хочешь тоже пойти?

— Возможно, — ответила Альва, хоть и знала, что этому никогда не бывать.

* * *

За завтраком Дагни нарезала сосиски и бросила кусочек на ковер. Дейзи потребовалось лишь несколько секунд, чтобы жадно проглотить его и усесться у ног хозяйки в ожидании добавки. Теплое дыхание собаки согревало Дагни голени.

Картошка была готова и сосиски тоже. Дагни поставила на стол тарелку и баночку горчицы. Потом насыпала в собачью миску сухого корма и выдавила туда немного печеночного паштета. Они принялись за еду, и Дагни нагнулась, чтобы погладить золотистую собачью шерсть. Сегодня она была не такой блестящей, как обычно.

— Думаю, тебе можно дать еще яичный желток, — сказала Дагни.

Дейзи следовало выкупать и подстричь ей когти, но это подождет. Может, завтра, если Дагни не будет чувствовать себя настолько одеревеневшей.

Дейзи была пятым кокер-спаниелем, носящим это имя. И самой лучшей компаньонкой.

— Ну, идем, подруга, — сказала Дагни, прицепляя поводок, а потом вызвала лифт, чтобы спуститься во двор.

Она подняла глаза на окна квартиры второго этажа, куда недавно въехала новая семья. Трое детей и мать, единственный взрослый человек, чтобы за ними присматривать. Не так-то ей просто со всем справляться, подумалось Дагни. Возможно, в некотором смысле даже хорошо, что у них с Хансом все сложилось именно так, как сложилось…

Она убрала за Дейзи и выбросила черный пакетик в урну у скамейки. На улице оказалось прохладнее, чем она ожидала, и колени сразу заныли от сырости. Дагни спустила Дейзи с поводка, чтобы та могла хорошенько обнюхать все вокруг, но собачка очень быстро вернулась. Обе они снова зашли в лифт, чтобы подняться наверх.

Перемыв посуду, Дагни замесила тесто и оставила его подходить под кухонным полотенцем. На полотенце были вышиты инициалы, ее и Ханса, и на миг Дагни накрыло волной печали. Она настроила радио на канал, где передавали ток-шоу, и быстро убрала пакеты с мукой и солью. Потом убедилась, что миска с тестом не стоит на сквозняке, и уселась за кухонный стол с кроссвордом. Всего через несколько минут у нее возникло желание переключиться на другой радиоканал, потому что сердитые люди, которые кричали на своих оппонентов, вынуждали сердиться и ее тоже.

На другом канале передавали Дебюсси, и Дагни замерла, вслушиваясь в звуки музыки. Это была любимая пьеса Ханса, и женщина разрешила себе немного всплакнуть. Дослушав до конца, она принесла письма и, пока тесто поднималось, прочла некоторые из них. Дагни читала, и к ее бедру прижимался сухой нос Дейзи.

Фалун, 28 марта 1952 года.

Моя дорогая, милая малышка!

Пасхальный понедельник, и солнце такое замечательное! В воздухе уже почти ощущается весна. Хочу поблагодарить тебя за письмо и фотографии; так здорово было увидеть тебя почти что воочию! В этой одежде ты похожа на крепкого деревенского паренька, ни за что не подумать, что ты так недавно болела. Кажется, ты поправляешься.

Недавно я ходил вечером в кино, смотрел «Кот крадется» — я давно хотел попасть на этот фильм, потому что он вроде бы очень страшный. Оказалось, так оно и есть, там были призраки и таинственные ходы в старинном замке. Я каждые несколько минут весь покрывался мурашками, а народ ахал от волнения и страха. Фильм отличный, когда смотришь такую щекочущую нервы картину, все чувства действительно обостряются.

Когда я шел из кино, чудесно светила луна, и мне ужасно захотелось прогуляться по берегу озера. Там особая атмосфера, тихо, как в могиле, и из-за фильма и всякого такого я смог убедить себя, что оказался в другом мире. Я стоял там довольно долго, потерявшись в странных мыслях.

Там, у озера, было прекрасно, но это не так хорошо, как быть с тобой, моя любимая. Скоро мы будем вместе. Тогда мы с тобой сможем захватить кофе в термосе и посидеть вместе в каком-нибудь идиллическом местечке.

И последнее, что я хочу сказать: я буду счастлив посадить тебя к себе на колени, моя дорогая Дагни, и целовать, долго и нежно.

Твой дружочек

Не то чтобы она не хотела тогда оставить ребенка, просто мать Ханса не разрешила ей этого. Они собирались обручиться, но Юлия не одобряла их отношений, поэтому когда у них родилась девочка, их заставили отдать ее на удочерение. Все, что она могла вспомнить, — дочкин ротик, маленькие розовые губки и большие голубые глаза, моргнувшие, будто на прощание, когда ее уносили.

Дагни встала, чтобы проверить тесто. Оно уже подошло, его вполне можно было раскатывать, поэтому она привычным движением присыпала столик мукой и вывалила тесто из миски. Вымешивая его, Дагни подсыпала еще муки — не слишком много, чтобы тесто не перестало быть эластичным, но и не слишком мало, потому что иначе оно прилипло бы к столу. Она разделила тесто на три части и слепила из каждой по буханке. Срезала с каждой буханки верхушку и снова оставила подниматься.

После того как ребенка забрали, она никогда больше не видела Ханса. Он время от времени звонил, но Дагни не отвечала, а когда он приходил и стучался в дверь, пряталась под одеяло. Она не могла вынести мысли о поцелуях мужчины, который не смог постоять за нее и за свою дочь, и вскоре после родов собрала вещи и уехала в Стокгольм. У нее никогда не было любовников, ее дом не посетил ни один мужчина. Зато у нее всегда были собаки, да и племянница время от времени приходила к ней в гости. Часто она приводила с собой Йона.

Если присмотреться, можно было увидеть между Йоном и Дагни фамильное сходство, особенно заметное в прямых носах и высоких лбах. Пришло время позвонить племяннице и позвать на кофе; и обязательно купить пакет конфет, которые так любит Йон.

Когда духовка нагрелась, она задвинула противень и поставила таймер. Когда-то, и еще не так давно, таймер был ей не нужен, она и так могла сказать, когда пора вынимать хлеб. Но в последние несколько лет Дагни чувствовала себя все более дезориентированной, и это ее беспокоило. У ее матери к старости развилось слабоумие, и у бабушки тоже, и она знала, как тяжело, когда кто-то в твоем окружении страдает этим недугом. Поскольку настоящей семьи, которая могла бы о ней позаботиться, у нее не было, она знала, что, вероятно, в конце концов окажется в доме престарелых. Дагни не представляла себе, как могла бы там прижиться. Совсем неподходящее для нее место!..

Все началось с покрывал, которыми она согревала колени, когда сидела на диване и смотрела телевизор. Даже в теплые вечера ей нравилось закутывать их, чтобы суставы не становились слишком одеревеневшими. Однажды покрывала пропали, и она даже под угрозой смерти не смогла бы вспомнить, куда их сунула. Может, постирала и оставила в прачечной в подвале? Или вывесила проветриться во двор? Их соткала сестра, и они были важны для Дагни; перспектива того, что она, впав в забывчивость, растеряет дорогие сердцу вещи, бесценные вещи, которые служили единственным напоминанием о семье, заставляла ее горевать.

А еще она была уверена, что купила запас туалетной бумаги, но стенной шкафчик оказался пуст. Она также обнаружила, что опять покупает печеночный паштет, хотя использовала его, только чтобы сдабривать корм Дейзи.

Ужасно, что может с тобой сделать старость! Подводят не только больные суставы и угасающая память, чувства тоже ослабевают… В последнее время ей казалось, что в ее квартире как-то странно и сильно пахнет затхлостью и потом. Она беспокоилась, что стала плохо следить за порядком, хотя обязательно устраивала уборку по вторникам и пятницам. Вдобавок она стала по несколько раз в неделю мыть полы. Она стирала полотенца, занавески и простыни, непременно принимала душ и мыла голову. Чтобы ничего не забыть, она стала вести дневник домашних дел. Племяннице она об этом не говорила; стоит только заикнуться о таких вещах, и ее почти наверняка постараются засунуть в дом престарелых.