Страница 73 из 104
К барону допустили только семью — жену — тихую скромную женщину с опухшим от слёз лицом, двух дочерей и трёх сыновей, похожих на него и внешне и, судя по решительным жестам и той ярости, с которой они шёпотом спорили между собой о чём-то, по характеру. К его вассалам так же приехали жёны с детьми, но эти только тихо укоряли супругов и отцов, стараясь держаться подальше от семьи сюзерена. Расслышать можно было лишь причитания женщин, которые постепенно образовали отдельный кружок и стали обсуждать свои тщетные попытки вызволить мужей из заточения и безрассудство, с которым те соглашались на смерть.
— Мне кажется, что на этот шаг правительство не пойдёт. Просто попугают, и может ещё подержат в заточении, но потом помилуют — сказала жена барона, всхлипывая.
— Да-да, я тоже так думаю. Ведь не могут же у нас, в нашем светлом и добром Мире по-настоящему казнить. И все в этом уверены — поддержала её жена одного из вассалов, но при этом старалась не смотреть в глаза баронессы, злясь на её мужа за опрометчивые слова на суде, обратившие толпу против подсудимых.
Рамси тоже не верил в серьёзность происходящего, с Мортом всё было похоже, только не заходило так далеко, но он и вины не признавал. В целом атмосфера в таверне сложилась скорее деловая, чем сентиментальная, осуждённые отдавали последние распоряжения и старательно избегали обсуждения предстоящего вечера. Никто не стремился объединиться в этот решительный момент и предаваться маленьким житейским радостям. Все хлопотали, разбившись на маленькие группки.
Тюремщик тихо прошептал своему помощнику:
— Неужели им до сих пор важна аристократичность? Какие они суетливые в эти последние минуты.
— Дети барона станут мстить, сейчас договариваются о том, как это сделать — спокойно ответил Гвидо и, отвернувшись от арестантов, грустно улыбнулся своему старому другу.
Так они и сидели, пока не подошло время отправляться к месту казни. И единственный тюремщик даже обрадовался, когда все эти разговоры были закончены. Сегодня на площади не было лотков, и народ толпился не просто из любопытства, а из какого-то другого, более глубинного и древнего чувства. Это была непреодолимая тяга к острым ощущениям, чувство собственной безопасности, сознание своей невиновности, сочувствие и осуждение и, конечно же, страх, пригвождающий к месту, вместо того, чтобы гнать отсюда.
Вот приговорённых возвели на эшафот и расставили по местам. Всё было таким же, как всегда и только страшные орудия казни в мягком свете вечера щекотали нервы. Вот на балконе ратуши показались министры и замерли, глядя на жуткое возвышение. Высоко в небе пролетела стая птиц и многие провожали их взглядами, пока глашатаи повторяли текст приговора. Вот барона связали, положили на живот и закрепили голову, остальным набросили петли на шеи. В парке неподалёку ветер прошелестел в кронах деревьев и палачи в чёрных масках подошли к рычагам орудий. Толпа отпрянула и истошные крики «Помиловать!» заглушили скрип приведённых в действие механизмов.