След орла

– Постойте! – крикнул он, но Линкс уже вышла на дорогу. – Это частная территория! Кто позволил вам?..

– Прошу прощения, я, наверное, ошиблась, – женщина лучезарно улыбнулась и понизила голос так, что только Мара могла ее услышать. – Думаешь, ты знаешь, кому можно доверять? Тогда угадай, как я тебя нашла.

И, подмигнув, пошла прочь, как ни в чем не бывало.

– Кто это? – Сэм обеспокоенно вглядывался в побледневшее лицо внучки. – Что она тебе наговорила? Это та женщина, о которой предупреждал Эдлунд?

– Да, она из Совета, – Мара, прищурившись, смотрела на удаляющуюся фигуру Норе Линкс.

Воздух стал тяжелым, на севере из-за горы выглянула грязная, похожая на кляксу туча.

– Что ей нужно? Как она нашла тебя?

– Хороший вопрос, – пробормотала Мара.

– Что?

– Все в порядке. Она просто хотела поговорить. Ты уже убрал лодку? Давай, я помогу.

Они затащили надувную лодку в старый гараж, поставили на бок, чтобы просушить, отнесли в дом остатки улова. И вовремя: едва Сэм захлопнул за собой дверь, по крыше ударили первые капли.

Они устроились на кухне, старик включил обогреватель и расстелил на столе мутную потертую пленку.

– Будем чистить рыбу, – он протянул внучке фартук. – А потом я научу тебя ее солить.

Не сказать, чтобы это занятие сильно прельщало Мару. Засолка рыбы – не тот навык, которым можно щеголять перед друзьями. Но непогода вселяла чувство неясной тревоги, от туч за окном совсем стемнело, а тусклая лампа время от времени мерцала, норовя в любой момент погаснуть окончательно. Да и встреча с Норой Линкс оставила после себя препаршивый осадок. Мара терпеть не могла намеки и двойной смысл. Хочешь что-то сказать – открой рот и вперед. И все-таки: что, интересно, имелось в виду?

Присутствие старика успокаивало и отвлекало от дурацких размышлений. Мара не собиралась идти на поводу у этой женщины. Поэтому взяла нож и принялась безропотно выгребать рыбьи кишки.

– По нашим поверьям у всего есть дух, – рассказывал ей дед. – И убить животное – то же самое, что убить человека.

– А рыбу, значит, можно?

– Нет. Но охота – это честный поединок. Добывая своими руками, для пропитания, ты не нарушаешь природного круговорота. Ты просишь у животного, принимаешь его и благодаришь.

– А как быть с нарвалами? Или оленями? У вас ведь все в оленьих шкурах. Откуда ты знаешь: ты убиваешь просто зверя или кого-то из семьи Билла?

– Дух человека всегда виден в глазах. Ты ведь чувствовала, что медведь – это я.

– Я просто знала, что ты должен быть там. А если бы мы оказались где-то случайно? И у меня было бы ружье? Я не стала бы рисковать и заглядывать хищнику в глаза.

– Разве вас не учили этому в школе? – криво усмехнулся Сэм.

– Дело в том, что там кроме нас никого нет. И я точно знаю, что зебра – это Зури, а медведь – Джо. Потому что других зебр и медведей там попросту не водится.

– У нас все знают друг друга. Я издалека почую своих соседей. Но есть и условные сигналы, все наши дети их знают. Ни один наш охотник не убьет зверя, не будучи уверенным. Убивать нельзя лишь воронов.

– Они несъедобные?

– Вороны – это род ангакука. Считается, что все вороны священны, убив одного, ты навлечешь беду на свою семью. Чисть внимательнее, ты пропустила здесь чешую.

Мара вздохнула и отерла лоб запястьем: все руки уже были перепачканы в требухе, под ногтями темнела грязь.

– Зачем я это тебе рассказываю? – вдруг спросил Сэм будто у самого себя. – Ведь ты вернешься назад, в Европу. И будешь жить, как жила раньше. Охота, духи... Наверное, считаешь меня сумасшедшим?

– Вовсе нет…

– Что ж, зато ты сможешь правильно выбрать рыбу в магазине. Конечно, такой свежей там не найти.

– Почему? В Швеции много…

– Всегда смотри на чешую, – Сэм словно не слышал ее. – Ровная, блестящая. Она должна тебе нравиться. И запах. Чувствуешь? Глаза не должны быть мутными или коричневыми. Надави пальцем. Вот. Нет ямки, видишь? А если ее правильно посолить, можно есть уже через час. Но только если ты сама выловила.

С Сэмом творилось что-то неладное. Он вел себя странно, увлеченно говорил про рыбу. Наверное, появление Линкс так на него подействовало. Мара не решалась перебивать деда, хотя в какой-то момент ей стало жутковато от мысли, что старик слетел с катушек. Она знала его всего неделю, но успела привыкнуть к прямоте и молчаливости, к его суровому аскетичному быту. А тут вдруг он ни с того, ни с сего разговорился, глаза лихорадочно блестят. И непонятно, что у него на уме. То ли злится от одного упоминания о Линдхольме, то ли расстроен, что внучка скоро уедет. А Мара понятия не имела, как успокаивают взрослых. Не перебивать же его и не кидаться на шею...

Они дочистили улов, на улице как раз распогодилось. И девочка ухватилась за единственную возможность сбежать.

– Я видела Имагми, – будто невзначай упомянула она, когда в балладе о рыбной чешуе случилась пауза. – Он просил меня сегодня вечером зайти.

Если бы не эта тягостная неловкость, которую обеспечил Сэм Нанук, Мара и не подумала бы идти к Имагми. Гораздо с большим удовольствием она бы растянулась у себя в комнате на кровати с планшетом, поболтала бы с друзьями, обсудила приезд Норы Линкс. Но линять без уважительной причины, когда дед хочет поговорить, было бы грубо даже для интернатовской девчонки. А сын ангакука являлся для Сэма, определенно, уважительной причиной.

Старый Нанук тут же закивал и чуть ли не за руку выпроводил внучку на улицу. Мара влезла в старые резиновые сапоги, которые были ей велики на пару размеров, застегнула куртку и побрела к шпилю. Была, правда, мысль побыть одной, но влажный холодный ветер пробирался под кожу, не позволяя гулять, да и в маленьком поселении все друг друга знали, а потому пойти куда-то, чтобы об этом не доложили Сэму, не вышло бы.

Мара пошкрябала подошвами о колючий коврик и постучала в белую дверь здания со шпилем. «Дом Солнца» – гласила скромная табличка, ниже, видимо, все то же самое инуитскими крючками, а потом и традиционное изображение небесного светила. Перевертыши – они везде перевертыши. Носятся со своим солнцем…

– Заходи! – раздался изнутри голос.

Она осторожно приоткрыла дверь и сразу почуяла сильный запах краски. Имагми в рабочем комбинезоне и линялой кепке бодро размахивал валиком.

– Я уже думал, ты не придешь, – сказал он с улыбкой.

– Ты занят? Я могу…

– Нет-нет. Проходи. Если хочешь, можешь мне помочь.

Она посмотрела на него с таким отчаянием, что он расхохотался.

– Ладно, садись. Только подальше, а то я испачкаю твою одежду.

– Делаешь ремонт, да? – она огляделась.

Помещение было пустым, видно, Имагми взялся за него основательно.

– Отец болен, хочет, чтобы я пока привел здесь все в порядок перед солнцестоянием. Сделаю все белым.

– А это что за круги? – она указала на пустые места на стенах, которые остались не закрашенными.

– Рождение и смерть Солнца, разумеется, – пояснил он. – Окна в крыше сделаны так, что сюда попадают первые и последние лучи. Здесь будут специальные рисунки, это нужно для обрядов.

– И ты в это веришь? – спросила она.

Сэму или Апае не решилась бы сказать нечто подобное, но Имагми еще не был ангакуком. К тому же он вел себя дружелюбно, весело, а этот вопрос не давал ей покоя.

– Ты ведь недавно узнала о своем даре. Легко было поверить?

– Нет, но ведь я видела…

– Я многое видел, Мара. Видел твоего орла. Знаешь, я забыл о том сне. Но увидев тебя там с этой отметиной, – он коснулся своей шеи. – Мы должны были встретиться. Инира дала мне об этом знать.

– Слушай, я понятия не имею, что там сказал тебе дух моей матери. Но я – не она! Ты и твой отец… Вы все твердите Сэму, что Инира вернулась. А это не так! У него едет крыша, – Мара отчаянно сцепила пальцы замком. – Вы не понимаете, что нельзя мучить человека?!

– Мне жаль, что ты так думаешь, – Имагми обмакнул валик в краску. –  Никто не хочет навредить твоему деду.