Пик затмения

– Способ, возможно, есть… – медленно произнес ангакук. – Я могу поработать с ней, попробовать… Она должна принять дар и только потом, постепенно, осторожно учиться его контролировать. Но сейчас она слишком слаба, люди ослабляют ее.

– И что делать? – Мара поднялась, поплотнее кутаясь в покрывало, и с надеждой посмотрела на Имагми.

– Она слышит мысли, – сказал он. – А здесь сотни людей. Она не протянет долго, сойдет с ума или погибнет. Ей нужно место, где нет никого. Но решать надо быстро.

– Послушайте, я не могу позволить вот так… Без разрешения директора или ее родителей… Я вас впервые вижу! Я не могу доверить ребенка… – суетливо бормотала Дзагликашвили.

– Решайте, – пожал плечами Имагми. – Но она слабеет с каждой минутой. И тряпичные стены палатки не спасут ее от чужих мыслей.

– Я не могу оставить ее, – почти с мольбой сказал Джо.

– Послушай, я доверяю ему, – Мара мотнула головой. – Миссис Дзагликашвили, я знаю этого человека. Он не причинит ей вреда. Я умоляю, вы должны разрешить… Речь идет о ее жизни!

– Но, Тамрико, я не вправе…

– А что мы будем делать, если ее не станет? – Мара лихорадочно соображала, как сделать так, чтобы вытрясти согласие. И вдруг вспомнила сон Джо: ворон, который уносит девушку. Имагми должен унести Брин! Не в облике человека, но ведь трансформации летних почти не забирают сил!

– Это вопрос, на который мне нужно согласие твоего отца или родителей Бриндис! – стояла на своем Дзагликашвили. – Торду, найди мою сумочку. Набери номер – и ищи, где звонит. Я немедленно свяжусь с Линдхольмом.

Нанду сорвался с места, а Мара, воспользовавшись тем, что Дзагликашвили отвлеклась, рухнула на землю к Брин и зашептала в самое ухо:

– В крысу, Брин! Умоляю! Перевоплотись сейчас же! Это важно! – похлопала ослабленную исландку по щекам, отчего та дернулась и прерывисто вздохнула. – Брин, в крысу… – зажмурилась, напряглась изо всех сил, приняла облик отца и уже голосом профессора Эдлунда продолжила. – Ревюрсдоттрир, трансформация в крысу, немедленно! От этого будет зависить ваша годовая…

– Секунду, профессор… – пискнула Брин, и через секунду на земле уже лежала тушка белой, пусть и перепачканной гримом, крысы.

– Имагми, сейчас! – Мара вскочила, держа подругу в руках и на ходу сбрасывая облик отца, пока Дзагликашвили не вышла из замешательства.

К счастью, Имагми не нужны были пояснения. В одно мгновение он превратился в ворона, подлетел, хлопая крыльями, аккуратно взял крысу когтями и взмыл в небо прежде, чем Джо успел крикнуть «Брин!».

– Что ты наделала?! – индеец тряхнул Мару так, что у нее челюсти стукнули друг о друга.

– Не трогай ее! – Мбари возник из ниоткуда и с трудом оттащил Джо в сторону.

– Доверься! – умоляюще воскликнула Мара. – Если кто-то и спасет ее сейчас, то только Имагми! Вспомни, ты же видел сон…

– Я больше никогда не хочу видеть сны! – Джо трансформировался, и его медведь, тяжело переваливаясь, двинулся вглубь саванны.

– Джо! Джо, – она бросилась следом. – Джо, выслушай!

– Не трогай его, он должен прочувствовать боль, – с неожиданной спокойной мудростью произнес Мбари. – Просто дай ему время.

– А есть ли у него теперь время? – с болью спросила Мара и бросила на Густава ненавидящий взгляд. – И сколько его осталось?

Тот просто улыбнулся, пожал плечами и, довольно прикрыв глаза, подставил лицо солнцу.

  21. Обжалованию не подлежит

Месяц спустя

В дверь директорского кабинета нетерпеливо постучали, и послышался сухой отрывистый голос завуча:

– Ты готова?

Мара отвернулась от окна. Все высматривала, когда к Линхольму причалит яхта с Брин, но так и не дождалась. Может, родители не дали согласие? Может, что-то пошло не так?.. Только бы увидеть подругу – и гори оно все синим пламенем.

– Пора? – едва слышно спросила Мара у отца.

Эдлунд молча кивнул, встал из-за стола и отпер дверь, впуская Вукович. Хорватка уже облачилась в строгий черный костюм, идеальная прическа зеркалом каштановых волос отражала холодный дневной свет.

– Джинсы? – Вукович придирчиво оглядела Мару. – Я же просила: одежда, подходящая для суда!

– На это никто не смотрит, Мила! – отмахнулся Эдлунд.

– Не скажи. По моим каналам я выяснила, что среди присяжных будут два британца, американка, немец. Для них очень важно, чтобы Мара выказала уважение к суду, а для нас каждая мелочь на счету… Где то платье, которое я тебе дала вечером?

– Этот шерстяной ужас? – Мара фыркнула. – Да кому какая разница! А Брин скоро привезут?

– С Брин все в порядке! – отрезала Вукович. – Не ей грозит тюрьма, а тебе, поэтому на твоем месте я бы немедленно переоделась.

– Мара, сделай, как тебя просят, – Эдлунд коснулся ее плеча, и она дернулась, со свистом втянув воздух. – Прости! Совсем забыл… Еще болит? Может, попросить мадам Венсан обработать лидокаином? Хотя бы перед судом!

– Не болит, если не трогать, – Мара поморщилась и сделала шаг в сторону.

Раны, нанесенные Эш, заживали долго. Присоединилась инфекция, неделю пришлось проваляться в палате с капельницей, чем и воспользовалась Вукович, чтобы отложить заседание суда. Именно по ее настоянию дело решили рассмотреть прямо здесь, в Линдхольме. Последние несколько дней все суетились, чтобы устроить прием членам Верховного совета и присяжным. Синьора Коломбо расстаралась и выдавала лучшие блюда и пирожные, которым позавидовали бы кондитеры с мировым именем. Дежурные драили главное здание до блеска – новую уборщицу пока не нашли после того, Чанг растворилась в саванне, тот, кто изображал ее, бесследно пропал.

Ученики ходили по струнке. Новость, что дочке Эдлунда светит срок в самой настоящей тюрьме на всех подействовала, как разрыв гранаты, и даже компашка Уортингтон не приставала к Маре с язвительными подколами.

– Не надо ничего обезболивать, – вмешалась Вукович. – Пусть видят, что девочка страдает. И если ты во время заседания попросишь стул или скажешь, что тебе плохо, это нам только в плюс. Они увидят, что это была самооборона, и обвинения снимут.

– У нас полно свидетелей, и надо говорить только правду! – возразил Элунд. – Тем более, она на нашей стороне…

Вукович хмыкнула и окинула Эдлунда снисходительным взглядом, будто говорящим: «Святая наивность!»

– Мы не будем врать, – произнесла она вслух. – Просто суд присяжных – это не только факты. Даже так: не столько факты, сколько эмоции. И что ты думаешь, эта одноглазая кошка не устроит там целый спектакль?

– Мила, не говори так! – осуждающе покачал головой Эдлунд. – Человек лишился глаза!

– Из-за этого «человека» твоя дочь исполосована жуткими ранами, несколько твоих студентов проживет еще от силы лет десять, а Брин… – голос Вукович прервался. – И ты еще собираешься ей сочувствовать? Ларс, тебя предали. Густав, Чанг… Они прямо у тебя под носом планировали пустить детей в свою ритуальную мясорубку! Вождь Очинг пообещал, что примет экспедицию наилучшим образом! А на самом деле? Они просто сделали из наших детей подопытных кроликов. И этим вождям все спустили с рук! Ритуальный пляски, ничего экстра ординарного, нет доказательств… И этих людей ты будешь жалеть? Расставь приоритеты, Ларс!

– Так и я о чем! – воскликнула Мара. – Их всех надо посадить пожизненно! Или казнить… Ведь ради такого не жалко включить электрический стул!

– Ты мне сейчас не помогаешь, – холодно отозвалась Вукович. – Во-первых, всего бы этого не было, если бы ты сразу повела себя разумно и все рассказала.

– Ага, и вы бы поверили!..

– Во-вторых, – с нажимом продолжила хорватка. – Ты должна репетировать раскаяние. И в-третьих, миссис Семеш явно завысила тебе оценку по праву, потому что смертную казнь отменили в…

– В тысяча девятьсот тринадцатом году, – Мара закатила глаза. – Я помню. Жизнь солнцерожденных священна, неприкосновенна и бла-бла-бла.

– Хоть что-то не прошло мимо твоих ушей. А теперь будь добра, переоденься. Заседание через… – хорватка сверилась с часами. – Пятьдесят три минуты. Но ты должна быть там заранее. Сидеть, мять подол платья и утирать слезы раскаяния. И просить прощения у вождя и его супруги снова и снова, если только встретишь их.