Страница 20 из 87
- Ни … себе, - только и мог вымолвить Гудыма. – ну и наворотили вы делов.
Как-то в нескольких словах мне удалось рассказать почти все, что у нас произошло в последние пятьдесят лет.
- Все наломали дров, - сказал я, - вы с товарищем Громовым тоже не ангелами были. Царя с семьей расстреляли, а в наше время их объявили святыми и везде иконки с мучениками продают. У нас тут патриарха недавно избрали, из монахов-послушников, так тот по золоту прикалывается и по квартирам большим с дворцами живописными, и чтобы на подворье куропатки были, а на завтрак свеженькие яички с молочком и творожком подавались.
- Как царь живет, - причмокнул Гудыма, - может, он еще и председателем совнаркома управляет?
- Не управляет и даже не находится с ним на равных должностях, потому что тот деньги патриарху отсыпает полной пригоршней, - сказал я, - охрану ему государственную дал, машину бронированную с госномерами…
- Это что, у вас наркомы на танках ездят? – искренне удивился Гудыма. – Распустили вы контрреволюцию, раз у вас никакой чиновник в безопасности себя не чувствует.
- Эти танки сейчас называются бронированными автомобилями «мерседес», - начал я разъяснять нашу действительность, - в народе их называют «меринами». Наверху у него мигалка с сиреной, чтобы все разбегались в разные стороны перед ним. Раньше, когда царь ехал по дороге, то впереди мчались опричники, били всех нагайками, сталкивали кареты с дороги, а всем встречающимся кричали: «Пади!», чтобы они на коленях стояли вдоль дороги. У нас почти тоже, только на колени не ставят, хотя, когда людям приходится часами сидеть в машинах, пережидая проезда царя, то это очень похоже на крики опричников «Пади!».
- Ты смотри, едрит твою лять, - выматерился Гудыма, - и на хрена мы тогда революцию делали, чтобы одного царя сменить на другого? Сколько же мы людей постреляли, многих вообще ни за что. Мы трупами выстилали дорогу к счастливой жизни, а вы все испоганили. И как я себя должен чувствовать? Как герой? Да я преступник перед народом своим. Как я в глаза родственникам расстрелянных людей взгляну? Все буду объяснять революционным запалом? Пойдем в дом, курнуть хочу, я тут травок насушил разных, иголок еловых добавил и трубку себе вырезал. Расстроил ты меня, землячок.
Глава 24
Дом был рубленый, настоящий и стоял он как бы в стороне от кострища, находившегося в центре огороженного бревнами двора. Бревна сруба были проложены мхом, хорошо забитым в щели. Все было массивно и экологически чисто.
По всем показателям, это было святилище местного служителя богов, который здесь проводил ритуалы и сам же здесь жил.
Обстановка в доме простая. Вешалка в углу. Обыкновенная доска с сучками, на которых висела лопотина и одна шубейка, на ней, вероятно, Гудыма и спал, и носил в ненастную погоду.
Деревянная горка для посуды представляла собой несколько прибитых к стене жердин, на которые почти вертикально укладывалась помытая посуда, состоявшая из трех глиняных и двух деревянных плошек.
Покуривший Гудыма достал из загашника деревянную дощечку, на которой ножом было вырезано изображение, отдаленно напоминающее Иисуса Христа, поставил ее в угол и стал усердно молиться.
К Богу приходят люди, которым откровенно не везет в жизни и те, кто поураганил в свое время так, что грехи стали давить не только на грудь, но и на голову. И Гудыма молился Христу в то время, когда христианства на Руси еще не было
- Господи, прости нам все прегрешения, дай нам хлеб насущный на каждый день и избавь от козней лукавого, - бубнил мужичок, - а еще сделай так, чтобы соратники мои по революционной борьбе с контрреволюцией никогда не пришли к власти, ибо тогда они натворят столько дел, что России нашей никогда не отмыться от них…
- Раньше молиться надо было, - сказал я Гудыме, - дружки твои как раз пришли к власти, вцепились в нее зубами и тянут страну в логово Феликса Дзержинского, раздирая ее на лакомые куски для кормления.
- Это в твоей жизни так, а в моей жизни, о которой я молюсь, такого не будет никогда, - ответил Гудыма, как бы не прерывая молитвы, - ибо сила Твоя и царствие Твое во веки веков. Аминь!
- Ты когда молитвы-то вспомнил? – спросил я. – Уж не во время ли расстрелов в подвалах ВЧК? И скольких священников ты самолично застрелил?
- Я в расстрелах не участвовал, - сказал мужичок, - а вот арестовывать приходилось изрядно. И многие из них домой не вернулись. А к священникам я не прикасался. Ризы с икон обдирали, чтобы голодных накормить, это было, но ведь священники ничего не производят и за счет народа кормятся. Мироеды они.
- А сам-то ты кто? – снова спросил я. – Разве не мироед? Маузером махал, рассказывая, что посланец Богов, и сейчас как бы священником работаешь, ничего не производишь, а питаешься за народный счет. Мироед ты и есть, и тебя нужно раскулачить.
- Ладно, ты говори да заговаривайся, - миролюбиво сказал Гудыма, - я тут сам веду свое хозяйство, девки иногда прибегают в доме порядок навести, а я вот на охотку с рогатиной на зверя хожу, самоловы и самострелы ставлю, да и я сам люблю стрелу в дичь пустить. Погоди-ка, мы с тобой еще на охоту сходим.
Топот лошадиных копыт прервал нашу беседу. В святилище на коне въехал всадник.
- Гудыма, - закричал он, - давай собирайся к князю, гости к нему едеу по твоим делам. И гостя своего захвати. И не мешкай, - и он сразу скакал.
Глава 25
- Это никак обо мне идет речь? – проявил я свою догадливость.
- О тебе, мил человек, - подтвердил Гудыма, - к князю гости едут соблазнять своими религиями, а я и ты будем как бы советчиками того, к какой религии князю приткнуться. Так что думай сам, если не в тему будешь говорить, то в лучшем случае тебя утопят, а в худшем – сварят в чане на площади. Русичи люди простые и порядки у них простые, а княжий суд самый скорый и самый правый.