Братья наши меньшие

— В буддизм, Громов!

— Один хрен. Для Бога все другие религии равны, и даже самый положительный буддист будет гореть в аду, а у самого мерзопакостного христианина есть шанс выкарабкаться.

Я схватился за голову:

— Леша, не грузи, — и сделал еще глоток.

— Мандарин не едет потомкам любовницы оказию хочет оказать, — сказал Коля и чихнул.

— Прикольный у тебя робот, Громов, — похвалил я, — даже чихать умеет. А он не простудится?

— Если бы… — с горечью протянул Лешка.

— Понятно.

— Устал я, Кирюха, — признался Громов-старший и дерябнул в очередной раз коньячку. — Нету прогресса: колесами пичкаю — не помогает. К психиатру водил, тот только руками махал, мол, на роботах не специализируюсь. Есть, говорят, в столице один специалист, Макаров его фамилия или Макаренко, точно не помню. Помню только — что-то хохлацкое в его фамилии проскакивает, впрочем, что в Макарове хохлацкого? Ничего. Значит, все ж Макаренко… но принимает он у черта на куличках, и очередь к нему, говорят, немалая, и не факт, что поможет.

Я выпил еще, наблюдая, как последний солнечный лучик исчезает в белесом тумане.

Признался ни с того ни с сего:

— Надоела мне работа. Стыдно сказать кому, где работаю — засмеют! Казалось бы, пускай смеются, лишь бы отношение на работе ко мне хорошее было, но и этого нет! Хохмят за спиной, шефу наверняка доносы строчат, зубоскалят в сортире — сам слышал. Павлыч после вчерашнего случая ходит за мной по пятам, выпытывает, что я в кабинете у Шутова делал, морду свою жиром заплывшую везде сует… А я ничего такого не делал! Я просто хотел спросить, как там его маленькая шлюха-дочь поживает и почему фотка ее до сих пор на сайте висит! Уроды… ненавижу их, Леша!

— С наступающим тебя, Кир, — невесело улыбнулся Леша и протянул мимо перегородки бутылку. — Не везет нам в жизни не потому, что мы козявки какие, — совсем нет. Не везет нам потому, что Бог нас испытывает.

Мы чокнулись.

«Дзень!» — дзенькнула бутылка.

— Дзен-буддизм, — сказал я. — Именно так.

— Язычество! — Леша нахмурился. — Плохо.

— Это я и имел в виду! Язычество — ужасно. Христианство рулит. Гей-гоп, даешь христианскую идею в массы!

Громов снова подобрел.

Меня охватило какое-то трепетное чувство, сродни приязни. Леша, конечно, рохля и повернут на религии, но беды у нас похожие, и мы одинокие опять же оба. Э-эх!..

— Яна озимые траст пони туман сотня арбуз словокоса ярило, — выпалил Коля и замолчал.

Мы тоже заткнулись.

— Что он сказал? — прошептал Громов-старший.

— Яот… блин, в голове путается. — Я прижал указательный палец ко лбу, стараясь сориентироваться, собрать мысли в одну точку, туда, где расположилась подушечка указательного пальца. — Яотптс… тьфу, ерунда получается!

— Дуй ко мне, — предложил Лешка. — Будем думать вместе. Тащи заодно всю закуску, которая у тебя есть.

Но думать сразу не получилось. Сначала я помогал Лешке чистить картошку, а потом мы вместе резали кружочками колбасу и лук, вареные яйца тоже резали — на салаты, но не кружочками, а кубиками. Изредка подгоняли уставшие организмы рюмкой коньяку. Колю установили посреди зальной комнаты и подключили к электрической сети — заряжаться. На полу перед ним оставили микрофон, который присоединили к старенькому DVD-рекордеру.

— На тот случай, если он опять что-нибудь скажет — все запишется, — объяснил довольный Леша.

— Надо же, — удивился я, уже изрядно пьяный.

Пока мотались из кухни в зал и обратно, Леша показал фокус: аккуратно поставил стакан, наполненный пивом, на рыжую голову киборга. Стакан стоял ровно и не дрожал.

— Хоть час так простоит, ни капли не прольется, — похвастался Громов-старший.

— Чудеса-а… — восхищенно протянул я. — Еще бы пиво в стакане не кончалось и ростом чуть пониже был, и совсем здорово…

Мы притащили в зал кухонный стол-раскладушку, разложили его, застелили нарядной, прожженной окурками всего в двух местах скатертью; украсили всевозможными блюдами с закусками и пузатыми коньячными бутылками. Нашлось и игристое вино, темно-красное и светлое; его мы водрузили на середину стола, потом уселись на диване, включили телевизор и выпили по этому поводу коньяку.

— За телевидение! За Бога!

— Не богохульствуй, — строго возразил Громов. — Не сотвори кумира. Просто за Бога!

Я выпил и вспомнил о рекордере и стакане на голове мальчишки; как оказалось, Громов тоже это вспомнил. Мы немедленно выключили телевизор, сняли стакан с головы мальчишки (не пролилось ни капли!), включили рекордер на прослушивание и стали очень внимательно слушать тишину.

— Долго что-то, — после пяти минут тишины сказал Леша.

— Долго, — согласился я и включил ускоренное воспроизведение.

— Тишина ускорилась, — изрек Громов, опрокинув в рот рюмку.

— Как может тишина ускориться, Громов? — поинтересовался я, в бешеном темпе наворачивая салат из крабовых палочек. Мельком взглянул на часы, которые висели на стене. Стрелки троились, но ничего страшного в этом не было: я посмотрел на среднюю. До Нового года оставался час.

— А как может ноль стать больше? — спросил Леша. — Как он может стать величественнее?

— Ы?

— Вот ты скажи мне, президент Евросоюза — ноль?

— Без палочки, — подтвердил я, подливая коньячку.

— А по телику говорят, что он больше чем простой политик стал, что он величественнее многих властелинов прошлого! А чем он величественнее? По всему миру мясной кризис — скотина дохнет, а никто не знает почему. И еще этот дурацкий закон, который протащили «зеленые» — насчет того, что звери тоже разумны и есть их нельзя. К чему он привел? К тому, что несчастным зверям колют гадость, от которой они тупеют, а мы этих дебильных зверей жрем. Даже стыдно как-то. Жрем идиотов. Я, может, умных зверей есть хочу! Так почему, я спрашиваю, идиота называют величественным?

— Потому что он экспериментирует. Пытается вывести человечество из тупика нестандартными методами, — изрек я, стукнул фужером о бутылку шампанского (Лешкин фужер покоился без дела) и озвучил: — Дзень.

— Абсурдными методами! — возмутился Громов. — Если хочешь, я считаю президента Евросоюза люмпеном, пришедшим к власти. Фашистом, черт возьми, я его считаю. И просто чокнутым придурком.

— Почему же он у власти? Парадокс!

— Не парадокс, нет. господин мой хороший, не парадокс! Всего лишь проблема мента… ик…

— Мента?

— Менталитета! — Леша не сказал, а выплюнул это слово, будто оно было жеваной-пережеваной жевательной резинкой. — Прости старика за откровенность, Кир, я в последнее время перестал людям доверять — как нашим, таки забугорным. С ума все посходили. А лидеры, в том числе президент Евросоюза, чокнулись. Мир у пропасти, а Бог притворяется, что не видит. Богу начхать. Бог решил провести эксперимент и подсыпал в воздух волшебный порошок, из-за которого у людей поехала крыша. Бог — люмпен!

— Просил не богохульствовать, а сам что говоришь? Непорядок, Громов! — сказал я. — Кстати, что слово «люмпен» означает?

Громов не ответил. Он размахивал руками и кричал:

— Скажу как на духу, Кирюха, ведь я мог сына из детдома взять, сумел бы! Но не доверяю людям, Кирюха, не доверяю! Не хватило бы мне духу смотреть, как из ребенка-ангелочка зверь вырастает, нет, не получилось бы. Проблема в том, что люди созданы по Божьему подобию, а Бог отвернулся от нас. Вот и пошел я поэтому в «РОБОТА.НЕТ», вот и взял поэтому…

— Ядзбпсурнсп…

Я нажал на «паузу».

— Громов, твою мать, ты слышал?

Леша трезвел на глазах. Он собрался, как перед прыжком с трамплина, и кивнул мне:

— Записалось что-то. Перемотай назад, и давай послушаем.

Я послушно перемотал.

— Яша дзот бра петух супчик рот армянин слоник пост яд.

— Чего? Какой еще армянин? А ну сложи первые буквы слов, а то у меня мысли заплетаются!

— Ядбпср… язык сломать можно! Еще хуже, чем в прошлый раз.

— А что, кстати, в прошлый раз было?