Шиншилла

Незадолго до полуночи, несколькими часами ранее в Нью-Йорке.

Международный аэропорт имени Джона Кеннеди проводил меня своими сигнальными огнями и, заплатив носильщику, услужливо донесшему два моих чемодана от Louis Vuitton, я села в такси, одно из многих, поджидающих прибывающих пассажиров, после того, как привезли покидающих Штаты. Моё сносное владение английским позволило мне спокойно объяснить водителю, куда я направляюсь. Он не задавал лишних вопросов, вывозя свою желтую машину на Бэлт-Паркуэй. Да и не должен был, потому что я не делала ничего подозрительного в глазах общественности и только сама знала, что поступаю как тайный агент, двигаясь в Бруклин вместо Манхэттена, где меня ждал любимый муж.

Алекс приехал в Нью-Йорк неделей раньше, по делам компании, чтобы провести мониторинг финансовых дел филиала и решить все важные вопросы с компаньонами. Такие поездки часто приходилось совершать нам обоим, вместе и порознь, но в этот раз мы решили, что я приеду к нему на День всех Влюбленных, после того, как он закончит свою работу, и мы отпразднуем вместе праздник, наслаждаясь им в новом месте. Однако я не сказала ему, каким рейсом прилечу и потому, конечно же, он не мог знать, что я оказалась в городе раньше.

Я могла бы сказать обо всем мною задуманном, но не хотела. Не потому что не доверяла Алексу или переживала, что он не поймет. Он поймет, разумеется, но не больше, чем пойму я сама, а сама я пока ещё мало понимала, как всё произойдет и случится. После того, как в суде, где я очутилась по вине уже почти забытого прошлого, мне выговорила отповедь какая-то юная девчонка, все мои страхи и сомнения вновь ожили. Я поняла, что по-прежнему не избавилась ни от ощущения преследования, ни от ощущения присутствия, ни от ощущения, что я кое-кому что-то должна. Больше двух лет я регулярно думала, что должна ещё хоть раз поговорить с Химчаном и выяснить всё, оставшееся недосказанным. Но я пыталась забыть, чтобы не ворошить прожитое и не смущать Алекса какими-то поисками и расследованиями. Да и вряд ли бы мне удалось отыскать ту самую неуловимую Красную маску, под маской которой слишком много лиц.

Но когда я узнала, что наконец-то он разоблачен и, уже в который раз, загнан в угол, официально опознан и почти посажен в тюрьму, я испытала надежду на то, что встреча состоится. Несмотря на то, что он умудрился сбежать, я всё же понимала, что его былые фокусы и чудеса перевоплощений и исчезновений не повторятся. Беспроигрышно можно играть лишь на своей территории, а чужая земля быстро превращает победителей в неудачников. И мне нужно было найти его там, пока он опять не оброс могуществом и не стал таким же, как здесь. Почему-то, увидев Дэниэла там, в коридоре, я быстро догадалась, кто сможет мне помочь. И мне удалось убедить его дать примерные координаты.

За окном автомобиля не было ничего интересного, я не рассматривала темные силуэты крон деревьев, обрамляющих шоссе, не смотрела на большие указатели, стоящие на столбах по бокам, не вглядывалась в обгоняющие нас и встречные машины. Поверх всего этого я вспоминала давние события, настраиваясь на свидание с человеком, который оставался для меня настолько загадочным, что я не понимала больше половины его поступков; с человеком, любившим меня так сильно, что эта любовь едва не прикончила меня. Я думаю, что не одной мне нужна эта встреча, но и ему. Уходить от разговора не выход, иначе оба будут до конца жизни прокручивать в мыслях модели беседы, которая могла бы состояться, но истинный ход которой мы так и не угадаем. Если не реализуем её.

Как я вздрагивала от звонков в первое время, после того, как он пропал! Как я озиралась, выходя на улицу, как дрожали руки, когда я открывала хотя бы ящик кухонного стола, потому что мне казалось, что там может оказаться красная маска и всё начнется сначала! Если я, не являвшаяся как таковой его жертвой, ещё долго приходила в себя, то могу представить, как легко сходили с ума те, против кого он был настроен. Да и… иногда мне всё ещё казалось, что тот парень, который оберегал меня, спасал, поддерживал, был тихим и внимательным, просто не мог быть убийцей и преступником. Я не знаю, по каким критериям оценивают талант актеров, наверное, по тому, верят их роли или нет, но как назвать гениальность исполнителя, если он сыграл роль так, что ты отказываешься верить в существование у него иной жизни, помимо этой? Если скорее подумаешь, что его настоящая жизнь – вот где игра, а не то, что он якобы изображает. Да, именно таким двояким было моё отношение к Химчану. Я до сих пор не разобралась, какой же он и что в себе таит. Не знаю, возможно, я должна была выбросить это из памяти и не лезть, но мне хотелось помочь не только себе, но и ему. Нужна ли ему эта помощь? Что ж, отказаться от неё он всегда может.

Линден-бульвар – я случайно всё же бросила взгляд на табличку, - выглядел как пригород, и мне всё ещё не верилось, что я в Нью-Йорке. Двухэтажные дома по обе стороны напоминали о старых американских фильмах и я, погружаясь в свои мысли, опять отвлеклась от обзора. Скажу ли я Алексу о том, куда заезжала по пути или это должно остаться только между мной и Химчаном? Я не могла пока сказать, потому что не знала, как всё пойдет. В конце концов, его может не оказаться дома, он может не открыть… а может и пристрелить меня – кто знает? Я постаралась избавиться от последней идеи, но разве с Красной маской можно быть уверенной? Из-за него со мной случались порой дежа вю, когда я, действительно, ни в чем не была уверена. Даже приходя в родительскую квартиру, я с трудом соглашалась переночевать там, вдруг среди ночи я опять столкнусь с его вторжением? Иногда я отчетливо чувствовала, что в моей спальне там будто кто-то бывает, но это уже смахивало на паранойю, и я быстрее уезжала к мужу.

- Ремсен-авеню, это здесь, мис… - обернулся ко мне шофер, и я протянула ему деньги левой рукой, на которой блеснуло золотое обручальное кольцо. - …сис.

- Спасибо. Не могли бы вы подождать меня здесь некоторое время? – я вышла перед четырехэтажным домом из красного кирпича, чья красная пожарная лестница корежила более-менее приличный фасад.

Такси заглушило мотор, а я огладила узкую юбку повыше колена, не решаясь с тротуара ступить на крыльцо и начать подниматься. От снега было расчищено, но сапоги на каблуке скользили по наледи. Запрятав руки в кремовые перчатки, я схватилась за перила и, вдохнув полную грудь морозного воздуха, направилась вперед. Что такое ступеньки и двери, когда в конце пути меня ждет встреча с одним из самых опасных злодеев текущего столетия?

Но как я себя не убеждала, всё же последняя дверь – дверь его жилища, которое он тут снимал, - оказалась труднопреодолимой. Вжавшись спиной в окрашенную в бледно-серый цвет стену, я не хотела попадать в обзор глазка, и рука никак не поднималась, чтобы позвонить или хотя бы постучаться. Одновременно хотелось, чтобы он там был, и его там не было. Судьба тогда решила бы всё сама, а моя успокаивающаяся совесть шепнула бы «ну, я по крайней мере попыталась». Страх объял меня, и я чуть не рванула вниз, чтобы уехать, но остановилась на тёмной лестничной площадке. Внизу, у почтовых ящиков, девочка лет тринадцати-четырнадцати раскладывала во все подряд валентинки в форме сердечек, играя роль доброжелательного амура. Увидев, что одна из них опустилась и в ящик с номером Химчана, я осторожно отступила, вновь поднимаясь наверх. У меня защемило в груди. Он ведь тут совсем один, наверное. Одинок и нелюдим, и даже в такой день рядом не будет никого, кто мог хотя бы разделить это одиночество. Помня те глаза, я сомневалась, что при упоминании любви их обладатель фыркнет, как от услышанной ерунды. Скорее это даст ему почву для не самых радостных рассуждений и, возможно, даже причинит боль.