Страница 168 из 188
Мужчина предпринимает ещё несколько попыток выстрелить, после чего бросает пистолет и пытается бежать. Один взмахом руки останавливаю его, разворачиваю к себе.
- Смотри в глаза, мразь. – шиплю я.
- Не надо, не убивай меня, - молит мужчина, по щекам его начинают течь жгучие слёзы, - не надо, умоляю, у меня дома семья. Прошу тебя, умоляю! – мужчина заходиться рыданиями.
- А у меня нет семьи? А у всех тех, кого ты, мразь, приговорил к смерти нет семьи? В глаза мне смотри! – мужчина поднимает мокрые, блестящие на свету глаза. – Отвечай мне.
- Есть… - тихо говорит он. – Но я же не думал…
- И я не подумаю. – обрываю я его. – Почему я должен жалеть тебя, если ты не пожалел меня?
- Потому что ты лучше меня…
- Лучше тебя – любой.
- Ты прав, - рыдает мужчина, - не убивай меня, прошу, позволь вернуться домой, позволь увидеть ещё раз жену и детей. Умоляю тебя…
Мужчина падает на колени, опуская лицо к моим ногам и содрогаясь в рыданиях. Больше всего мне хочется испепелить его на месте, уничтожить, не оставить от него даже горстки праха, но что-то меня держит, не позволяя свершить суд. Я оборачиваюсь на мать. Она лежит на спине, одна нога вытянута, другая подогнута, правая рука откинута, а левая лежит на животе, голова повернута чуть вбок, лица я не вижу. На груди, марая светлую хлопковую блузу, расплывается вишнёво-алое пятно. Моё сердце сжимается болью и жаждой мести. Я поднимаю руку, губы мои размыкаются, готовясь произнести слова, которые станут приговором:
- Ты… - я замолкаю.
Нет, что-то всё же мешает мне испепелить ублюдка. Я вновь оборачиваюсь на мать. Её светлые лучащиеся глаза, её добрая согревающая улыбка, её такие понятные и такие мудрые наставления, её доброта, первозданная, неподдельная любовь к миру и ко всем его обитателям. Нет, мам, ради тебя я не стану этого делать, не стану пачкать свои руки в крови. Ты учила прощать, и я прощу.
- Я не стану тебя убивать. – опускаю ладонь. – То, что ты лишил меня матери, не позволяет мне лишать твоих детей отца. Живи. – говорю это, разворачиваюсь и иду к матери.
Опускаюсь на колени, аккуратно кладу голову матери себе на руки, глажу пшеничные пряди. Губы её слегка приоткрыты, словно она хотела мне что-то сказать, но не успела, глаза закрыты, длинные ресницы мирно прикрывают свет лучистых глаз, потухший теперь навеки.
- Мама… - говорю я, еле удерживаясь, чтобы не закричать истошно, утираю кулаком слёзы. – Мама… - кладу трясущиеся пальцы на шею матери, там, где бьётся жизнь, пытаясь нащупать пульс. – Пожалуйста, не умирай, не бросай меня, прошу, мама…
Мои пальцы предательски не находя ни единого удара родного сердца. Склоняю голову, роняя горячие горькие слёзы на лицо родительницы.
- Пожалуйста, останься со мной… - шепчу я.
- Вот поэтому вы никогда не победите… - доносятся до меня слова мужчины, я даже не реагирую на них, не поднимаю головы.
И вдруг тишину, преисполненную болью и слезами, разрывают выстрелы. Один за одним. Мою спину пронзает боль, заставляющая закричать и обернуться, падая и шипя от боли.
- Вы никогда не победите, потому что слишком добры и наивны. – говорит мужчина, который пару минут назад молил меня на коленях о пощаде. – Нет у меня никакой жены и тем более детей, они мне не нужны, а ты мне поверил, слабак. – мужчина усмехается и направляет на меня дуло автомата. – Скажи «прощай».
Воздух разрывают ещё два выстрела, раскаляя его, несясь ко мне. Поднимаю руку, тормозя пули в воздухе. Мужчина в недоумении смотрит на меня: он уже отпраздновал свою победу, он уже похоронил меня. Делаю круговое движение ладонью, переворачивая пули в воздухе.
- Прощай. – говорю я, отпуская патроны.
Разогнанные куски свинца ищут цель и находят её, врываясь в грудь мужчины. Он покачивается назад, широко распахивает глаза, с его губ слетают слова:
- Как же так? Ведь добро всегда побеждает?
- Да. Но не вы, не мы не являемся добром по определению, придётся искать иные исходы.
Мужчина издаёт непонятный сдавленный звук и падает на колени, падая лицом в пол. Шипя от боли встаю и подхожу к мужчине, переворачивая его. Его глаза широко распахнуты, а лицо искривлено в гримасе досады и отвращения. Склоняюсь к нему и проверяю пульс. Его нет. Сердце врага замерло в своём вечном беге.
Обвожу помещение взглядом: четверо врагов, включая командира, лежат, навеки обретя покой, остальные, убежали, испугавшись внезапного перелома сил, Кары в комнате уже нет.
Вновь подхожу к телу матери, вновь проверяю пульс, надеясь, просто надеясь, что я его смогу найти.
- Мама… - говорю это слово с такой горечью, что липкий налёт грусти и отчаяния оседает на губах, холодя их. – Мама, прошу тебя, не оставляй меня…
- Элиот? – слабый-слабый шёпот.
- Мама? – я сейчас готов отдать свою жизнь за то, чтобы мне не показался этот тихий шёпоток. – Мама? – касаюсь плеча родительницы.