Страница 10 из 68
- Соболезную, - пробурчала что-то невнятное себе под нос, все еще сражаясь с «за»… и «против». - А кто еще из наших… тогда?
- Все.
- Мама?
- Почти сразу после твоего рождения… обратили.
- Папа?
Загадочная улыбка:
- Луи, Луи… Эх, мой верный друг Матуа. Уже триста лет, как земля носит этого прекрасного вампира. Если бы не его поддержка, ух, сколько бы я дров наломала…
Тяжело сглотнула.
НУ, НЕ ВЕРЮ! НЕ ВЕРЮ Я!
- Мигель? - но все равно веду эту игру…
- Мигелюшка. Лет двадцать ему было, когда Луи обратил его.
- Шон?
Нервно хмыкнула:
- Шон… Ему было двадцать, когда стал... А знаешь… почему мы поженились только через пятнадцать лет после знакомства?
- Нет.
Загадочная улыбка. Целиком сквозящая печалью и болью:
- Потому что я сама лично приговорила его… к пятнадцати годам погребения под землей. Vivi sepultura. Справедливость? Разве это было справедливо? Знаешь, - замерла на мгновение, перебирая мысли, подбирая слова, - я, когда его впервые увидела, то сразу захотелось ему голову свернуть. Весь такой скользкий, алчный, вертлявый, самовлюбленный, горделивый жук. Но потом... потом, как узнала ближе… То, как он душой и телом стоит за друга за друга, друзей... - Это просто нечто. Казалось, как такой хитрый, эгоистичный, всегда добивающийся своего, экземпляр, мог вот так легко предложить свою жизнь во имя... друга. – Пристыжено хихикнула. – В общем, еще до суда… у меня крышу повернуло не в ту сторону. Кораблик мой… поплыл вспять, борясь с течением. Пятнадцать лет ходила я день у день… к нему на могилу, тихо моля… простить меня. Я знала, понимала, что он меня не слышит, и даже не знает, что я рядом. Но ходила… Больная? Больная. Сумасшедшая, влюбленная дура. Боже, Асканио не раз срывался, грозился… раскопать Шона и четвертовать, за это МОЕ помутнение. Представляешь? Лишь Матуа, твой отец, меня поддерживал все это время. Не давал отчаиваться. А потом... потом, как только я поняла (увидела видение), что Шон сегодня… (тогда, два (три) года назад) очнется и выберется из могилы, спадут оковы vivi sepultura, я… я СБЕЖАЛА. Собрала вещи и... уехала в Рим. Сбежала. Было невыносимо страшно осознавать, что все эти… пятнадцать лет я ЛЮБИЛА того, кому… даже, может, и не нравлюсь. Кто ненавидит. Представляешь? Я жила надеждой, у которой даже СЕМЯ не было.
Тяжелый вдох.
- Знаешь, чего в те дни мне больше всего не хватало?
- Чего?
- Бренности… Обычной человечной смертности. Когда отчаяние окончательно захлестнуло разум, я попыталась покончить с собой, – нервный смешок. – Чего я только не вытворяла, что не попробовала. Но жизнь теплилась во мне, разгораясь еще ярче, с болезненной силой. Даже кол в грудь… меня не мог убить, не мог лишить сознания. Я была заключена в оковы Вечности и Безумия. В бессмертном флаконе. В тот момент мне было хуже, чем когда… сто лет тлела под землей. Сто лет. Ожидание приговора - это невероятно, невыносимо больно…
- А дальше?
Слезы бежали шальными струйками по моим щекам: в эти слова… было невозможно не верить.
- А дальше. Дальше… В один прекрасный день (не знаю, не помню, сколько прошло тогда времени, сколько он думал, рассуждал, ждал, прежде чем приехать; не знаю – для меня то была беспредельная вечность) постучал в мою дверь. Не могла поверить глазам… А знаешь, представляешь, что он мне тогда сказал вместо простого, человеческого «привет»?
Молча, закачала я головой в ответ.
- «И почему ты еще не одета? Через полчаса… у нас венчание. А мы еще кольца себе не выбрали». Представляешь? Мелкий... сорванец, - смущенно захихикала, пряча лицо в ладонях.