Легенды Пятиречья

День клонился к вечеру. Ламниската призрачно серела в едва заметной дымке тумана. Рыхлые тучи громоздились над ней, из них сыпались редкие капли. Дождь шел третий день. На улицах почти не было прохожих, и никто не спрашивал молодого мужчину, зачем он стоит на холоде и почему не идет домой. Крыша одного из кирпичных зданий укрывала его от дождя, но не могла укрыть от мороси, и лицо его было усыпано каплями. Он смахнул их одним движением ладони, продолжив молча стоять, прислонившись лопатками и затылком к стене дома. Воротник строгого, но ладно скроенного и богато вышитого плаща был поднят, защищая от ветра крепкую шею с нервно напрягшимися мышцами. Волосы его были убраны лишь поверху особым плетением, которое знающему человеку сказало бы о многом: о том, что это молодой человек, родившийся и живущий в Элве, из знатного рода, что он силен в бою и одолел множество врагов, что был женат и овдовел, так и не став отцом. Но молодой человек не был эльвом: он смотрел на мир светло-серыми глазами, и волосы его были того же пепельного цвета, но казались более темными от пропитавшей их влаги.

Лицо у него было правильное, «царственное», как говорили люди. Он был не похож ни на отца, ни на мать: оба были круглолицыми и улыбчивыми. Его же лицо было строгим, с густыми темно-серыми бровями, хмурыми складками между ними и вечно напряженными скулами. Тонкие губы были слегка приподняты в тех местах, где четыре пары трехгранных клыков чуть выступали за пределы остальных зубов.

Тяжелая холодная капля долго трепыхалась в небольшой прорехе крыши крыльца, все увеличиваясь и увеличиваясь, пока, наконец, не сорвалась вниз, угодив молодому человеку прямо в ухо. Обычно при этом люди встряхивают головой, но он встряхнул… ухом. Уши у него были весьма необычные: издалека они казались человеческими – того же размера и той же формы. Но при ближайшем рассмотрении привычные складки ушной раковины оказывались туго скрученными валиками тонкой кожи, отчего ухо напоминало непросохшее крыло бабочки, едва вылупившейся из кокона. И когда капля коснулась этой тонкой кожицы с пульсирующими в ней венками, ухо резко расправилось, капля сорвалась с него и улетела в сторону. Молодой человек всхлопнул ушами еще раз, затем словно бы потянулся ими, вытянул в стороны, складывая в подобие морской раковины, и прислушался.

Его звали. Уже давно. Он знал это. Более того, зовущие знали, что он их слышит, и не спешили выходить на улицу, лишь окликали его по имени время от времени, напоминая о себе.

Амаддариэл вскинул руки и сладко потянулся. Лужицы воды, скопившиеся в складках его одежды, заструились вниз. Молодой человек потер лицо ладонями. У него были аристократически строгие руки, длинные пальцы оканчивались крепкими ногтями, срезанными по косой, отчего напоминали остро отточенные белые ножи. Этими ногтями он с наслаждением почесал затылок, а затем потерся спиной о выступающий кирпич. Он любил дождь. Любил сырость и холод. Нет, солнечная погода ему тоже нравилась, но дожди нравились больше. Особенно грозы, которыми славилась Ламниската. Особенно со шквалистым ветром. Но и такой моросящий дождик был тоже ничего.

Носферату сложил уши и отлепился от стены. Доски крыльца жалобно скрипнули: они не были рассчитаны на вес господина Амаддариэла, при всей своей худобе отличавшегося поразительной тяжеловесностью, словно кости его были отлиты из свинца. Затем он выскользнул под дождь и помчался в сторону дома.

 

- Господин, вы совсем себя не жалеете, - охала кормилица.

Она была с ним с самого детства. С тех самых пор, как вынесла на своих руках из проклятых гор подле Тола-Вилсы. У нее был свой сын, одного с Амаддариэлом возраста, но они никогда особо не дружили: Амаддариэл был слишком мрачен, а ее Вишек непоседлив и болтлив. Весь в матушку.

- Вы совсем промокли. Ах, даже нижняя рубаха!

- Незачем на него так много надевать, - спокойно ответил вместо него Сайлус – высокий эльв с повадками лекаря. Собственно, он и был лекарем.

- А вы как хотели? Мужское платье – да на голое тело? А откуда же тогда возьмется белый крепкий воротничок – символ мудрости? Если же не поддеть нижнюю рубашку, то верхняя скоро станет несвежей, и вам не хватит ее на день, - кормилица продолжала адресовать свои претензии господину, хотя разговаривал с ней исключительно Сайлус: Амаддариэл хранил спокойное молчание.

- Тогда можно ему ходить просто в двух рубашках?

- Нет, конечно! Ишь, чего выдумали. Да где это видано, чтобы господин в рубашке бегал?

- Хорошо. Но зачем два платья? Они не дают свежести.

- Одно плотное – для строгости формы. Одно – мягкое, чтобы плотное платье хорошо сидело поверх него.

- Тогда давай отпорем хотя бы это, - Сайлус подергал многочисленную накрахмаленную отделку костюма. - Зачем эти излишества?

- Ни за что! Хотите, чтобы господин был похож на девушку? Даже не думайте. Вот здесь видите белые полоски? Как можно убрать символ своего рода? А вот эти серебряные галочки? Отпороть их – и никакой вы не правитель!

- Ну и пусть, – неожиданно ответил молчавший все это время правитель.

- Амаддариэл! – в сердцах вскрикнула кормилица и огрела его полотенцем. Затем спохватилась и пригладила разлохмаченные серые волосы, которые только что переплела.

- А жилет зачем? – не унимался лекарь.

- Чтобы одежда плотнее сидела. Столько слоев, должно же их что-то сдерживать. А то получится пивной живот, которого отродясь не было.

- Ладно. Пусть жилет останется, - со вздохом кивнул Сайлус. - Я согласен, с ним господин стройнее. Но тогда давай уберем хоть плащ. Жарко же.

- Плащ придает солидности, утяжеляет облик, - серьезно ответила кормилица.