Сдвиг

Мое тело словно раскалилось в его руках. Рывок за рывком, и я, кажется, сейчас сойду с ума. Эти руки сжимают меня, подминают меня всю под него, исследуют меня, ласкают. Это слишком сладкая пытка, но единственная, которую не хочется прерывать, хоть тело уже взбудоражено до предела и так натянуто от напряжения, как струна, что вот-вот лопнет. Его губы ненасытны, мне просто не хватает воздуха — он просто выбивает его каждым движением во мне, он выцеловывает всё, словно ему подходит только мой воздух и без него он пропадет, исчезнет. Безумие, охватившее нас, полыхает, словно пожар, стихийное бедствие, от которого нет спасения. Я плавлюсь, хочу кричать, настолько мне хорошо именно с ним.

— Миронова...

      Неужели это опять всего лишь сон? Открыла глаза и первое, что увидела - это черные тени деревьев, скрывающие за собой луну, холодную и далекую, освещающую всё вокруг. Но не это самое интересное в пейзаже, что я вижу, самое интересное - это черные и зловещие силуэты крестов и надгробий. Ну ничего себе проснулась, а можно обратно? И вообще, почему я сплю на кладбище? Кажется, после приснившегося мой мозг совершенно не способен соображать, а надо бы, и поскорее. Гробовая тишина только усугубляла картинный ужас моего положения. Так, рукой нащупала ремень безопасности на себе - я в машине. В машине - чьей?.. Поворот головы, и мои глаза встретились с глазами нахмуренного Купряшина, лицо которого тускло освещено лунным светом — картина не для слабонервных, ей-богу. Мой куратор не двигался, и на секунду мне показалось, что даже не дышал. Мне стало страшно. Почему во сне он, тут он, везде он? Моё лицо начало заливаться краской, темнота меня даже спасает сейчас.

— Я уснула? — Эге-гей, и снова с вами марафон нелепых вопросов! Вот, блин, и досмотрела ночной сон. Наши желания имеют обыкновение сбываться. Но, как показывает практика, не всегда вовремя. Как же стыдно, кто бы знал! И всё это ещё, можно сказать, в тылу врага. Боже, что же за невезение такое-то, а? Всему виной моя бессонная ночь, так бы я ни за что не уснула в машине. — Почему вы меня не разбудили?

— Да я как-то заслушался, если быть честным, — мой куратор, кажется, впервые за наше недолгое знакомство выглядел действительно серьёзным. Что? Заслушался? Чёрт! Что я тут вытворяла-то? Какой же стыд! За что мне это всё? — Но ты права, для нашего общего дальнейшего спокойствия я должен был разбудить тебя ещё в самом начале твоего сна.

— О нет… — Мне остаётся теперь только провалиться сквозь землю, благо, и место выбрано подходящее.

— Нет, там по тексту было «О да» и прочие удовлетворительные склонения ситуации. — Всё, теперь я точно умру. Прямо здесь и сейчас. — Да ладно, Миронова, не сильно на эту тему убивайся. Пойдём лучше с тобою гулять под луною.

      Это, кажется, самый позорный момент в моей жизни. Я совсем не знаю, что мне сказать на это своему преподавателю в этой ситуации, поэтому мне проще последовать его примеру и, сделав вид, что ничего особенного и не произошло (ага, легко сказать!), выйти следом за Купряшиным на свежий воздух, ещё не успевший принять категорическое решение по смене с летнего на более прохладное осеннее настроение. Но, тем не менее, я поёжилась. Не знаю, чем это было больше вызвано: тем, что я хоть и взбодрилась от осознания своего позора и силы настигшего меня стыда, но была ещё сонной, или же тем, что вечерние сумерки всё же поглотили то привычное тепло, покидающее насиженное место, уступая место лёгкой дымке тягучей прохлады. Профессор пошёл позади меня, когда я уверенным шагом направилась в нужную сторону. Я совсем не понимаю, зачем ему самому понадобилось идти за мной и дальше, но у меня даже мысли не возникло запретить ему это. Очень странно, но его присутствие здесь не давило на меня, оно почти умиротворяло. Может, потому что он молчал и не язвил в привычной для него манере? Не знаю даже. Ну, ещё и не так страшно было, я как-то не подумала, что поздние поездки на кладбище - не самая лучшая идея, когда ты не некромант.

— Миронова, я теперь чувствую на себе ответственность за то, чтобы контролировать твои передвижения вне университета. — Я удивленно обернулась. — Что ты так на меня смотришь? Если ты в здравом уме шатаешься в такую темень по кладбищам, то я опасаюсь за твою безопасность, — Купряшин остановился, — и за свою! Я ж что-то даже не спросил, с какой целью мы вообще отправились в это увлекательное путешествие.

— Я не ожидала, что уже так рано темнеет, — я действительно не ожидала, не вру, — да ещё так не вовремя…

— …уснула, ага. — Моя жизнь кончена, я теперь в этом не сомневаюсь. Мне срочно надо уйти в монастырь, или бежать из страны, я еще не определилась. Резко развернувшись обратно, я с удвоенной скоростью припустила от своего демона-преподавателя, сломавшего мою жизнь и психику. Во всём точно виноват он!

— Ой, — я, как-то неловко поставив ногу на выпирающий из земли прямо на тропинке корень от рядом стоящего дерева, начала заваливаться назад, теряя равновесие. О нет, только не это, лучше уж вперед и лицом в грязь! Но моё везение не позволило избежать ещё одного позора, и я, пытаясь на лету развернуться боком, чтобы не убиться самой и не убить своего куратора, всё же умудрилась схватить его за рукав пиджака, потянув за собой на землю. Вот тебе и обнимашки, Михаил Евгеньевич, сам же хотел! Надо было уточнять, что на земле, на кладбище, под луной - не лучшее для них место. Купряшин заёрзал подо мной, так удобно устроившейся на нём, тем самым спасшейся от очередных ушибов. Кажется, ему повезло меньше, потому что дыхание его стало каким-то тяжелым.

— Миронова, мне тоже понравился твой сон, но не на кладбище же его продолжать, ну правда. — Я вспыхнула от его слов и попыталась подняться, но от прикосновений к его телу, чтобы помочь себе встать, меня начала бить крупная дрожь и моё собственное тело перестало меня слушаться. Мой преподаватель никак не помогал мне, просто наблюдая снизу за моим копошением. — Или это и есть цель нашего визита в столь уединённое место?

— Я не… — Я не смогла даже сформировать свою мысль, не то что озвучить её, когда руки Купряшина легли на мою талию и медленно, но уверенно начали двигаться выше, чуть сжимая мою кожу, даже под одеждой оплавляющуюся от его прикосновений. Нет, моя жизнь определённо дала трещину, никаких сомнений не осталось.