Страница 35 из 46
- Гром - хорошо звучит! - Костя неопределенно скривил губы: ему нравилась звучность прозвища друга, но он был расстроен, что похвастаться тем же не мог. - Мирон - это совсем ни к черту, надо придумать что-то более солидное. - Прояви фантазию, а то ты сразу в истерику. - Кирилл, зажмурившись и подставив солнечным лучам лицо, раскинул руки на спинку скамейки, на которой они сидели: он, Костя и Оля, теперь постоянно упрашивавшая старших ребят брать ее с собой. - А мне можно тоже что-то придумать? - Девочка с надеждой посмотрела на друга своего брата, который ее всегда защищал и поддерживал. - Нельзя, слишком ты мелкая еще, - заявил Костя тоном, не терпящим возражений. Оля насупилась, почувствовав жжение в глазах, так ей стало обидно. - Да и зачем тебе? Ты ж девчонка. - Ну, она же с нами, значит может делать то, что делаем мы. - Кирилл под внимательным взглядом друга помолчал, а потом, достав из кармана джинсов пачку сигарет, проговорил уже чуть тише, но серьёзнее, обращаясь конкретно к Оле: - Почти всё, но не всё, ладно? Девочка понимающе закивала, соглашаясь, потому как уже принесла брату несколько сотен клятв и обязательств, что она может делать и что потом может говорить родителям, а о чем должна умалчивать. Ей хотелось проводить со старшими больше времени, поэтому она была согласна даже больше никогда не плакать, лишь бы ее не оставляли дома. Кирилл повертел в руках пачку, открыл ее, протянул другу, вытянувшему две сигареты для них, и убрал обратно в карман, быстренько прикурив им новенькой блестящей зажигалкой. День стоял теплый и безветренный, но Громов, ткнув Костю в бок, всё же отсел чуть дальше от Оли, чтобы не дымить на неё. - А я придумала! - Девочка радостно хлопнула в ладоши, расплывшись в счастливой улыбке, ребята обернулись на неё ожидая подробностей. - Если ты Гром, то я буду Миром! Мир и Гром! Здорово, да? - Смотри-ка, Костян, твоя шестилетняя сестра лучше справляется с сокращением вашей фамилии до симпатичных прозвищ, - Кирилл хохотнул. - А то Мирон, Мирон. Учись! - Молодой человек обернулся к Оле и улыбнулся ей, заговорщически подмигнув. - Ты будешь для всех грозным Миром, когда вырастешь, а сейчас ты милая Мирка. Можно я буду называть тебя так? - Девочка согласно закивала, заглядывая в глаза молодому человеку. - Началось, уже парные прозвища пошли. - Костя снисходительно фыркнул. - Тебе придется на ней жениться, попомни мои слова, а виноват будешь сам. - Жениться так жениться, да, Мирка? - Озорная улыбка, адресованная маленькой девочке, навсегда оставила след в ее сердце. - Вот вырастешь, поговорим о свадьбе, обязательно поговорим, если захочешь.
***
Моё пробуждение было каким-то смазанным по ощущениям, всем кроме болевых, которые надрывались диким криком, давая понять, что с моей правой рукой что-то совсем не в порядке. Я разлепила глаза, надеясь окинуть беглым взглядом происходящее, но ничего не увидела. Абсолютно ничего! Я никогда не была такой уж большой трусихой, но в этот момент мне захотелось закричать в панике от осознания того, что я, казалось, потеряла зрение.
- Мирка, ты в порядке? - Шёпот, раздавшийся рядом с моим ухом, показался мне знакомым. Я попыталась пошевелиться, чтобы разобраться, что происходит и почему меня назвали именно так, я же не сошла с ума, в самом-то деле, правда?
- Ну как она? - Голос раздался откуда-то сверху, заставив меня поднять голову и увидеть несколько силуэтов склонившихся надо мной и кем-то рядом, точнее тем, на ком я лежала, перехваченная для моего же удобства в объятия. Единственный, казалось, минус ситуации был в том, что лежали мы в могиле...
- Кажется, пришла в себя. - А нет, вот и второй минус - моим героем был Купряшин, которого я чуть было не приняла за Грома... - Мир? Не молчи, я уже почувствовал, что ты очнулась. Ты в порядке? Что-то болит?
- Почему ты называешь меня этим чертовым именем?! - Не знаю почему, но я пыталась накричать на своего сомогильника шёпотом, боясь, что нас кто-то услышит и узнает, что я сошла-таки с ума.
- Ну, знаешь ли, я хотел тебе всё объяснить по-человечески, - так же шепотом отвечал мне куратор, - но кто-то сбежал, скрывался от меня черт знает где и теперь выпытывает то, что я не хотел бы рассказывать в таком месте, да еще и на публику.
- Ай! - Я попыталась встать на ноги, но оперлась на руку и вскрикнула от боли, рухнув обратно в профессорские объятия.
- Что такое?! - Купряшин тут же попытался прощупать меня на предмет увечий, даже не пытаясь скрыть от меня волнение в голосе. - Где-то болит?
- Рука... - Я с ужасом подумала, что умудрилась сломать её, потому как боль была чудовищной.
- Эй, вы там еще долго собрались отдыхать? - Голос Юли вернул нас к осознанию, что мы хоть и на кладбище, но совершенно не одни. - Братец тут совсем отключился, надо тащить в машину. Вы там еще посидите немного, ладно? Мы скоро вернемся.
- Слушай. - Я хотела было подняться всё-таки на ноги, но, встав, тут же рухнула обратно от острой боли в ноге. Я словно отбила всю себя при этом чертовом падении. - Да что за черт!
- Господи, Оль, ты как? - Купряшин тут же обнял меня и устроил поудобнее на своих коленях, чуть приподняв меня с земли. Было так темно внизу, что стало страшно: страшно от мысли о том, что лицо человека, пытавшегося мне сейчас облегчить дискомфорт, было чьим-то другим. Меня затрясло от ощущения того, что я совершенно точно сходила с ума, раз поддалась на игру своего воображения. Но я могла задать один единственный вопрос, который разрешил бы все мои сомнения... Вопрос, который я никак не могла себе позволить. - Девочка моя, это я виноват, прости меня. - Мой куратор погладил меня по волосам и поцеловал в висок, приобняв чуть сильнее. - Ты скажи только, где болит, а я сделаю всё, чтобы тебе помочь выбраться отсюда. Как вас вообще угораздило сюда приехать в это время? Скоро уже светать начнет, вы что, до первых солнечных лучей приехали сюда, чтобы устроиться на дневной сон?
- А ты думаешь зачем я сиганула в могилу? Это как раз моя постель. - Несколько мгновений напряжённой тишины, и мы рассмеялись, не сумев сдержаться. - Ну и ветреная же я девица, увидела мужика, сразу в постель затащила.
- Не шути так... - Купряшин с чуть сорвавшимся на хрипотцу голосом был слишком рядом, а после произошедшего между нами прошло еще слишком мало времени, чтобы я осталась равнодушна. - Это слишком серьезно для меня. - Я различала лишь общие черты его лица, но захотела зажмуриться покрепче, чтобы отбросить призраков своего прошлого, которых пыталась затащить обратно в свою жизнь, и поцеловать Купряшина, хоть это и было самым неподходящим для этого местом, казалось, во всей вселенной.
- А я так и знал, что был прав, что он к ней пристает! - Негодующий голос Антона раздался прямо рад нашими головами. - Вам обоим, при всё моем уважении к вам, Михаил Евгеньевич, придется объясниться.
- А ты не мал для таких ультиматумов своему куратору? - Профессор ровным и совершенно спокойным голосом обратился наверх к моему однокурснику. - Я, конечно, сейчас сижу в могиле, но немного позже вылезу и снова буду преподавать твой профильный предмет.
- Можете хоть завалить меня на экзамене, но объясниться придется. - Симонов был непоколебим в своем упрямстве, а мне же стало так стыдно, что я просто сидела и помалкивала, боясь поднять наверх голову.
- Ну, если ты так просишь, то, конечно же, завалю, делов-то. - Купряшин мимолетным движением, пытаясь помочь мне встать на ноги, поцеловал меня в висок. - Но сейчас надо вытащить отсюда Миронову. Да и мне тут, к слову, неуютно.
Сильные руки подхватили меня и подняли, Купряшин старался не причинять мне боли при этом, а потом меня перехватил Антон, вытаскивая на поверхность земли, где, стоило мне там оказаться, мне стало страшно увидеть своего преподавателя, пытавшегося выбраться следом за мной. Рассветные лучи солнца, пробуждаясь, потягивались, отряхиваясь от ночной дрёмы и окрашивая в какие-то более реальные цвета всё происходившее. Я действительно была на кладбище, я действительно была у могилы человека, который был моей первой любовью, которая никак, казалось, не хотела меня отпускать. А в следующий момент я действительно смотрела на человека, который был кем-то другим, наверняка, ведь не могло и быть иначе, но до боли в сердце напоминал мне о потере, с которой я, видимо, так никогда и не смирюсь. По моим щекам текли горячие слёзы, но я почувствовала их лишь в тот момент, когда руки профессора аккуратно начали их стирать с моего лица.