Сдвиг

Купряшин взял меня за руку и повел за собой в сторону машины, а я, словно не понимая, что происходило, пошла за ним на негнущихся ногах, стараясь не отставать, потому что боялась запаниковать, передумать, отказаться. Я даже подумала, что мне бы алкоголь тоже не был бы лишним в этой ситуации, расслабил бы меня, хотя куда уж больше - после профессорских поцелуев меня расслабило настолько, что я уже согласилась ехать с ним неизвестно куда и, кажется, известно зачем. Когда мы подошли к машине, Купряшин открыл мне дверь с водительской стороны и приглашающим жестом указал мне на сидение. Я же так залюбовалась на его руки, что не сразу сдвинулась с места, замерев на несколько мгновений, после чего стянула с плеча сумку и, нырнув в салон машины, кинула ее на заднее сидение. Купряшин обошел машину с другой стороны и устроился на пассажирском месте, с удивлением дотянувшись до моей сумки и расстегнув молнию, чтобы заглянуть внутрь.

- Миронова, неужели ты решила, что я тебя позвал для того, чтобы заняться учебой? - Куратор удивленно посмотрел на меня и постучал пальцами по учебникам, которые я не стала вытаскивать, чтобы не терять времени. - Твое рвение к знаниям похвально, но, кажется, мне придется перейти от прозрачных намеков к решительным действиям. - Он наклонился ко мне и вновь поцеловал, но на этот раз так, что я поняла, что всё остальное до этого было детскими шалостями, а сейчас шутки действительно кончились. Я на секунду запаниковала, но в этот момент Купряшин оторвался от моих губ и, тяжело вздохнув, откинулся в своём кресле, продолжая прожигать меня полным желания взглядом, который невозможно было подделать, я была уверена. - Никакой сегодня учебы, Миронова, ни-ка-кой, сегодня я не твой преподаватель экономической теории.

- Фиг с ней с теорией, но... немного практических обучений сегодня нам явно пригодится. - Я чувствовала, как моё лицо горит от смущения от того, что я говорила, но я, казалось, больше не контролировала свой язык - во всех смыслах. Профессор шумно втянул воздух через нос и молча вложил в мою руку ключи от машины, жестами показывая, чтобы я поскорее трогалась с места, а сам вбил в навигатор адрес, чтобы мне легче было ехать, что было предусмотрительно с его стороны, потому что до самого его дома он ни проронил ни слова, периодически смущая меня долгими внимательными взглядами.

Дорога заняла совсем немного времени, учитывая то, что пришлось ехать почти через весь город, но полупустые улицы сыграли нам на руку - в это время посреди рабочей недели большинство попрятались уже по домам, готовясь к новому дню. И лишь единицы шли на безумства, которые никак не могли оправдать сами для себя, особенно я. Всю дорогу меня трясло от неизвестности впереди, точнее я слишком хорошо понимала, что меня ждало сегодняшней ночью. Понимала и изо всех своих сил пыталась себя не остановить и не помешать случиться задуманному. К черту здравый смысл!

Когда навигатор оповестил о том, что мы прибыли в пункт назначения, я припарковалась на свободном месте у подъезда, на который указал куратор. Заглушила машину и отдала ключи Купряшину, который помог мне выбраться наружу, придерживая меня аккуратно за руку. Не позволяя себе никаких других касаний, он лишь вел меня за собой, нежно, но как-то нервно поглаживая мою кисть своими пальцами, на которые я и старалась смотреть, пытаясь не залипнуть на его шикарной заднице, что было практически нереально, учитывая, что я поднималась за ним по лестнице. Когда профессор открыл дверь квартиры, он затащил меня внутрь и, не включив свет и не дав мне возможности разуться, провел меня в спальню и усадил на кровать, остановившись передо мной в полумраке комнаты, внимательно смотря на меня, поежившуюся под этим его взглядом.

- Миронова... - Купряшин как-то раздосадованно рыкнул в сторону и взъерошил свои идеально уложенные волосы. - Мне нужно кое-что тебе рассказать.

- У вас семья и дети? - Я вдруг почувствовала себя словно голой, ведь даже не подумала о том, что меня могут ожидать подобные сюрпризы. Черт, где была моя голова?

- Дурочка, какая же ты у меня дурочка! - Куратор присел на край кровати рядом и развернул меня к себе, обняв мое лицо руками и нежно целуя. - Нет никого, нет и никогда не было.

- Тогда что вы хотите мне сказать? - Хотелось верить нежным касаниям его губ и словам срывающимся с них, но страх какого-то обмана не отпускал.

- Я не знаю, как начать... Это... Черт! - Он выглядел совершенно несчастным, таким, что хотелось его защитить, казалось, что от меня самой, если я причиняла ему такие душевные муки.

- Тогда нужно отложить этот разговор до лучших времен. - Не знаю, что на меня нашло, но я приблизилась к Купряшину и, целуя его, толкнула спиной на кровать, а сама перекинула через него ногу, оседлав своего профессора и не находя своей смелости никакого объяснения.

В комнате, освещённой лишь светом какого-то случайного далёкого фонаря, еще работающего в это время, я почти не могла разобрать ничего в черных глазах куратора, но его губы, не дававшие моим отдыха, его руки, исследовавшие моё тело через одежду, которую движение за движением он хотел снять, это подсказывало мне, что всё реально, что не было никакой игры, не было никакого шутливого флирта, были лишь мы вдвоем раскаленные до предела своих возможностей.

Купряшин резко поднялся, продолжая обнимать меня, и перевернул меня на спину, чуть приподняв и почти кинув меня на подушки, затем навис надо мной и мгновением позже вернулся к истерзанию меня, спускаясь с поцелуями ниже, вырисовывая языком контур моего подбородка и ведя им вниз по шее, заставляя меня прикусывать от удовольствия губы, стараясь сдержать стоны, что рвались наружу.

- Это нам ни к чему. - Профессор потянул за края моей кофты и стянул ее с меня через голову, чуть приподняв меня и прижав к себе. Я совершенно не была против, ну точно сошла с ума.

Быстрым и незаметным движением Купряшин расстегнул мой бюстгальтер и, освободив меня от него, опустил меня обратно на подушки, помедлив несколько мгновений, после чего впился губами в мою грудь, сжимая вторую в своей руке. Было ощущение, что из моих легких выбили воздух, я совершенно не могла справиться со своим дыханием и теми ощущениями, что накрыли меня с головой, пока язык моего соблазнителя выписывал невиданные фигуры изобразительного искусства вокруг моего напряженного соска. Хотелось кричать, но Купряшин вдруг менял траекторию и расположение своих мучений и я снова задыхалась от неожиданности и восхитительности происходящего.

В тот момент, когда я решила, что для счастья этого вечера мне больше ничего не нужно, куратор подцепил пуговицу на моих джинсах, расстегнув их и дёрнув молнией, перед тем как начать стягивать с меня этот предмет одежды, захватив пальцами и мое нижнее белье. Понимая, что последний барьер пал, рубеж был пройден, я вдруг затряслась от крупной дрожи, не сумев справиться с охватившим меня волнением. Купряшин, избавившись от моей одежды и заметив перемены во мне, приподнялся ближе ко мне и поцеловал меня так нежно, как, казалось, он мог. Я вцепилась в отвороты его легкого пиджака, который он так и не снял, и попыталась притянуть его к себе так близко, как только это было возможно, чувствуя в его объятиях, в его прикосновениях какую-то защиту. Я сжимала в своих руках ткань, цепляясь за нее как за спасательный круг в водовороте того сладкого безумия, в которое угодила, в то время, как губы профессора дарили мне одновременно и спокойствие и сумасшествие, а его руки исследовали мое обнаженное и совершенно беззащитное тело. Я вскрикнула от неожиданности и разжала пальцы на пиджаке, когда рука Купряшина скользнула между моих ног, нежно, но настойчиво касаясь меня. Получив свободу передвижения, он спустился ниже, не переставая при этом целовать меня и ласкать, и, раздвинув мои напряжённые от волнения ноги, опустился между ними и коснулся языком чувствительной точки, заставив меня закричать от удовольствия и новизны испытываемого. Я сама не заметила, как успела запустить в его волосы руки и крепко держать их, словно думала, что так могла бы контролировать все движения мужчины. Но я в этой постановке была лишь зрителем, которому не нужно было ничего делать, а оставалось лишь получать удовольствие от происходящего, невероятное удовольствие, сумасшедшее - и почему никто мне раньше не рассказывал, что это настолько великолепно? Купряшин играл со мной языком, заставляя извиваться на кровати от невозможности пережить те ощущения, что он мне дарил. Видимо решив, что я недостаточно настрадалась от его тирании над моим телом, он, не разрывая ласки языком, аккуратно ввел в меня палец и неспешно стал проникать внутрь, разрабатывая меня. Я не смогла сдержать стон, больше похожий на плач, но не от страха или боли, нет, мне хотелось плакать от восторга от тех ощущений, что мне дарил этот невероятный мужчина, постепенно добавивший к действию второй палец. В этот момент меня словно парализовало, я боялась пошевелиться, чтобы вдруг случайно не ощутить чего-то кроме тех касаний, что уже получала, я боялась, что мне может стать еще лучше. И этот страх неизведанного начал давить на меня, смешиваться с жаром, который прокатывался по моему телу волнами, я испугалась в тот момент, когда должна была расслабиться под умелыми и нежными ласками рук и языка. Именно в этот момент мое тело словно пронзило током, заставив меня закричать и выгнуться в сильных и проворных руках, не остановившихся в этот момент, а лишь продолживших свою сладкую пытку. Мне показалось, что именно так и выходит из человека жизнь, когда тело совсем не слушается, когда оно натянуто словно струна, которую понемногу ослабляют после такого безумного натяжения. Ласки стали чуть спокойнее и я смогла перевести дыхание и сфокусировать свой наверняка безумный взгляд на Купряшине, чуть приподнявшемся и теперь возвышавшемся надо мной, раскинувшейся перед ним совершенно забыв о той неловкости, что была еще совсем недавно. Его лицо было непроницаемым, я не могла сказать точно, какие же мысли сейчас были в его голове, хотя ситуация располагала, конечно, лишь к определенным темам для раздумья.

- Я, кажется, готова... - Не знаю, что на меня нашло после этого нового опыта, но я совершенно точно не хотела останавливаться на достигнутом.

- Я заметил, мое место было в первом ряду. - Купряшин довольно облизнулся и стянул с себя пиджак, бросив его с кровати куда-то на пол. - Я только немного разденусь и мы перейдем к следующему действию.

- К черту твою одежду! - Я подалась вперед и нетерпеливо стала расстегивать ремень на его брюках под совершенно обескураженным взглядом, которым он меня одарил. Мне было невыносимо терять хоть каплю нашего времени, я хотела всего и сразу.

- Господи, ты же меня уже с ума свела, что же ты творишь? - Купряшин почти простонал, наваливаясь при этом на меня и жадно целуя. Мои же руки пытались неумело освободить его от брюк, жутко мне мешавших этой ночью.

Я смогла всё-таки одолеть деталь профессорского гардероба, выдернув ремень из брюк, отбросив его в сторону, расстегнув молнию и замерев на несколько мгновений от неожиданности, когда коснулась рукой возбужденного органа, заставив Купряшина этим касанием зашипеть от нетерпения. Он развел мои ноги в стороны, устроившись между ними так, что я почувствовала жар от его пульсирующего члена, прижавшегося ко мне. Куратор медлил, я вдруг испугалась, ведь все всегда рассказывают, что будет больно, ужасно и невыносимо. Я задышала часто-часто и чуть слышно пискнула от страха, что растормошило Купряшина и он, прошептав мне, чтобы я потерпела, поцеловал и начал входить в меня. Сначала аккуратно растягивая меня, покрывая мое лицо поцелуями и нашептывая мне какую-то нежную чепуху, которую я совсем не слушала, а потом сделал резкий рывок, пройдя мешающую преграду, и застыл во мне, давая мне время прийти в себя. Мне хотелось плакать от боли, но Купряшин сцеловывал слезы, появлявшиеся в уголках моих глаз, крепко меня обнимая и начиная новые движения внутри меня, растягивая их и стараясь не ускоряться, чтобы моя боль ушла. В какой-то момент я почувствовала, как на место боли пришло удовольствие, совершенно новое для меня, и я стала подаваться навстречу всё убыстрявшимся движениям, ловя каждый толчок в себе с абсолютно новыми ощущениями чего-то нарастающего внутри меня, чего-то грозящего разорваться на мелкие осколки моего самообладания. Мне хотелось чувствовать мужчину, которого я, казалось, любила сильнее всего на свете в этот миг, в себе всего до остатка, хотелось раскрыться ему полностью и принадлежать только ему. Ритм движений нарастал, поцелуи становились более рваными и беспорядочными, я сама была готова молить о пощаде, в надежде, что эти мольбы никто не услышит, я не хотела, чтобы они были услышаны, я хотела отдаться целиком тем ощущениям, что охватывали меня с ног до макушки. Я резко выгнулась и застонала в губы, целовавшего меня мужчины, почувствовав, как мое тело достигло пика наслаждения, накрывшего меня с головой. Спазм, скрутивший меня, заставивший сжать внутри меня член профессора, причинил мне болевые ощущения, затерявшиеся в фейерверке наслаждения, а Купряшин, зарычав, ускорился и как-то совершенно неистово с животной страстью вонзался в меня раз за разом, пока не достиг пика своего наслаждения, выйдя из меня и излившись мне на живот.

- Черт, это совершенно точно был не сон. - Я не заметила сама, как произнесла это вслух, резко прикрыв рот руками, осознав, что такое говорю.

- Так я тебе всё-таки действительно снился? - Купряшин тихонько засмеялся и лег рядом, притянув меня к себе, так, что я уткнулась в его рубашку, так вкусно пахнувшую его туалетной водой. - Мирка, любимая моя... - До меня не сразу дошел смысл его слов, слишком я была вымотана и расслаблена в его объятиях, но несколько мгновений спустя я напряглась и отодвинулась от преподавателя, пытаясь избавиться от его рук и нашаривая простынь, которой начала прикрываться, под ничего непонимающим взглядом мужчины. - Что такое?

- Как ты меня назвал? - Я смотрела в его глаза и видела, как от какого-то внезапного осознания он нахмурился и попытался отвести взгляд. Я чувствовала, как мое сердце разбивалось на мелкие кусочки от боли.

- Я могу это объяснить, постой! - Купряшин попытался приблизиться ко мне, но я, напуганная до смерти, уже собирала свои вещи, пытаясь одеться, бросив на него долгий тяжелый взгляд:

- Кто ты такой?