Страница 24 из 31
– Боюсь, что в мире идей нет идеи красоты. Она – в умах людей.
– Не говори так, – возразила мать. – Уверяю тебя, людям врождена идея красоты, ведь я смотрю в глаза каждому новорожденному человеческому младенцу.
– А я считаю, – сказал Купидон, – что любой урод окажется идеалом красоты для раненого моей стрелой. Но вот нарочно подгонять себя под чьи-то мерки, разумеется, не следует.
– Да я готова скорее провалиться в Тартар, чем стать хоть чуточку похожей на этот «идеал», – богиня зло усмехнулась. – Определенно, мегапольцев следует проучить за поклонение уродству. Попросить что ли Зевса испепелить этот город своими молниями?
– Думаю, обойдемся без помощи дяди громовержца, – возразил владелец чудесных стрел. – Накажем жителей Мегаполиса по-нашему. Мы ведь с тобой заведуем делами сердечными. Вот и наказание наше будет соответствующим. Хоть я и не нахожу в этих людях вины, но позабавиться хочу. Так пусть же каждый из мегапольцев влюбится в того, кого сам же ненавидит. А еще лучше – в того, кого презирает. Вот уж будет развлечение! – Купидон потер руки. – Знаете, наверно, какие редкие зелья я научился примешивать к своим стрелам? Какие изощренные чувства они вызывают!
– Да уж, – подтвердила Афродита, – испытавшим действие твоих новых стрел уже не достаточно просто пылать страстью. К страсти примешивается еще желание мучить либо мучиться.
– Унижать либо унижаться, – продолжил юноша.
– Только вот почему ты первым делом испробовал свое новое изобретение на моей любимице Агнии? – с укоризной спросила мать. – Чем тебе не угодила эта женщина, посвятившая всю свою жизнь служению мне, в совершенстве овладевшая искусством любви?
– Но, во-первых, – возразил Купидон, – Агния обрела новый опыт, только усовершенствовавший ее искусство, а, во-вторых, еще и награду в виде изощренного наслаждения, доступного редким из смертных.
– Получается, твои наказания граничат с наградами?
– Как день с ночью, а ночь – с днем.
– Опять твоя софистика!
– А еще каждый раненый моей отравленной стрелой способен отравить тою же страстью и другого.
– Это ты о Марсии? – спросила Афродита. – Да, в его сердце вспыхнули страсти из той же бездны. Только вот сомнительно, чтобы он, подобно Агнии, смог найти наслаждение в унижении.
– Кто знает…– загадочно проговорил Купидон.
– Впрочем, меня больше беспокоит судьба моей верной служительницы, – сказала богиня. – Ведь эта женщина даже прозвище носит, произведенное от моего имени. Я просто обязана о ней заботиться. Каково ей живется в этом диком Мегаполисе среди рычащих чудовищ, называемых автомобилями, и домов, стремящихся вознести свои крыши выше Олимпа? Пользуется ли она успехом у здешних мужчин? Ведь Агнию Афродитскую нельзя назвать уродиной. Я не обделила ее ни белизной, ни округлостью форм.
– Об ее успехе я позаботился, – успокоил мать крылатый божок. – Пронзил сердца не одного десятка мужчин. Причем успех ее не сделался меньшим и после ее вдовства.
– Надеюсь, с сердцем самой Агнии ты больше не экспериментировал? – встревожилась Афродита.
– Ему хватает старой незаживающей раны.
– Но в качестве утешения Агния, кажется, получила богатое наследство от покойного мужа?
– Да, и шалапая-пасынка в придачу, – рассмеялся Купидон.
– Что-то я все больше волнуюсь за свою подопечную, – вздохнула богиня. – Как-то она сейчас поживает?
– Слетаю-ка я в ее новый дом, – предложил божок любви. – А по дороге раскидаю оставшиеся на сегодня стрелы по сердцам прохожих.
С этими словами легкокрылый Купидон взметнулся в облако дыма и копоти, висящее над Мегаполисом, оставив Афродиту одну крушить ненавистный ей идеал красоты этого странного города.