Страница 60 из 186
- Идиоты, что ж вы делает! – услышал я душераздирающий крик, перед тем, как моё тело проткнуло ровную гладь воды.
Широко раскрыв глаза, я озирался по сторонам. Взгляд вверх – лишь издали видимый свет. Насколько же я глубоко? Я сглотнул, что было ошибкой – мои лёгкие обожгло болью, сделал движение руками… Я же не умею плавать…
Судорожно вспоминая то, что я видел, я двигал руками и ногами, стремясь к поверхности, стремясь к воздуху и свету. Наконец-то мне это удалось.
Широко раскрыв рот, я хватал воздух, хаотично двигая конечностями, пытаясь не уйти вновь под воду, что мне мало удавалось. Моя голова вновь погрузилась под воду, из-за чего я глотнул немалую порцию отвратительной речной воды. Вновь выныривая и вновь погружаясь под воду, я отплёвывался, боролся, старался не сдаться… Только не так, только не сейчас!
Мой мозг пронзила мысль, которая заставила меня бороться с удвоенной силой – где-то здесь, рядом, тонет человек!
Вспоминая движения моей бабушки, что часто, в моём детстве, брала меня на озеро, я повторял. Через недолгое время у меня начало получаться.
Выровняв своё тело на поверхности воды, я стал оглядываться в поисках того человека, что точно нуждался в моей помощи.
Не найдя никаких намёков на присутствие того – другого, я поплыл вперёд, после чего нырнул, стараясь что-то разглядеть. Вода была мутная и резала глаза, которые беспощадно слезились и болели. Выныривая за новой порцией кислорода и вновь ныряя, я совершил с десяток погружений, пока не заметил, на глубине пяти-шести метров, очертания, напоминающие человеческое тело.
Совершив нечеловеческое усилие, вобрав в себя как можно больше воздуха, я нырнул. Плыть вниз было трудно. Глаза болели, лёгкие болели, ноги и руки болели, правое подреберье пронзила жгучая боль, но я плыл…
Из последних сил, почти теряя сознание, я потянулся рукой к руке утопшего. Сантиметр, ещё сантиметр… У меня больше нет сил… Мои лёгкие свело судорогой и я открыл рот, выпуская из себя воздух, что быстро поднялся, большими пузырями, к поверхности. Прикоснувшись к кончикам пальцев руки утопающего, я схватил её, крепко-крепко держа, и поднял голову. Свет был так далёк, что, казалось, он находиться слишком далеко, чтобы добраться до него живым. У меня не было сил…
Мои лёгкие обожгло новой судорогой и рот мой вновь раскрылся, выпуская, на этот раз, мелкие пузырьки. Рефлекс сработал и я втянул в себя воду, что спровоцировало новую порцию боли. Моя голова закружилась.
Рука моя почти разжалась, а глаза закрывались, прощаясь со светом. Никогда не думал, что это будет именно так… В моём мире люди погибают лишь от старости, в этом мире люди погибают каждый день… И никто не будет по ним плакать. И никто не будет по мне плакать. Моя мама, что, я уверен, ждёт моего возвращения, так и будет ждать до последних своих седин, до последнего сокращения сердца. Она будет ждать, не зная, что я уже никогда не вернусь. Напрасная надежда… Некому сказать ей, что я остался здесь, в глубине грязной мутной воды.
Она будет ждать. А моя бабушка, такая сильная, волевая, любимая, продолжит свои вечерние встречи с подругами, вот только без прошлого огня и возвращаться она станет раньше, оправдывая это тем, что подруги её – старые вешалки, совсем запылили свои мозги. Она же не скажет маме, что тоже ждёт, что ей тоже больно. Она же не скажет ей, что возвращается раньше, чтобы потом весь вечер и всю ночь смотреть в окно, выглядывая мой силуэт. Она не скажет…
Моя подруга, моя любимая Инди, что, хотелось бы верить, не забыла меня, никогда не узнает, что я не забыл о ней, никогда не узнает, что в ту ночь, когда мы ещё были свободны, когда мы ещё могли что-либо изменить, я хотел прийти к ней, я хотел её увидеть, последний дозволенный раз… Она родит ребёнка и воспитает его. Она вернётся в наши земли и, ходя по знакомым улицам, будет искать меня. Встретит мою мать и узнает, что я исчез в свою брачную ночь. Она, как и все, будет думать, что я сбежал, испугался… Она станет приходить к моим родным по вечерам, говоря, что ей так нравятся вечерние беседы моей матери и её лимонные пироги… Она тоже будет меня ждать, надеяться, понимая, что хочет меня увидеть, точно так же, как я хочу этого… Но точно так же, как это было невозможно, в стократном размере это станет невозможней… Она не будет знать, что её надежда напрасна. Она не будет знать, что я любил её. Любил её…
Все мои родные и близкие, до последнего вздоха, будут ждать меня, ведь, в нашем мире, умирают лишь от старости и им непонятно и странно, что, где-то, люди умирают каждый день… Им неизвестна и чужда та мысль, что, ушедший однажды, может больше никогда не вернуться, как бы он этого не хотел.
Родные мои, любимые… простите меня. Я закрыл глаза.
…
Никого не защитила рука, зовущая вдали. И глаза, где-то, под совершено другим небом, обращенные ввысь, были преисполнены надежды. И сердце, что томилось в груди, было слишком большим и любящим, ему было тесно…
«Я за тебя молиться стану, хоть боги нам с рожденья чужды,
чтоб не забыл пути обратно, туда и к тем, кому так нужен.
Я за тебя молиться стану, пути земного не забудь,