Сто и одна ночь

Импровизированный цыганский танец – совершенно не попадая в ритм, но компенсируя это эмоциональностью движений – исполнял мужчина в тренировочных штанах и майке-алкоголичке – в этой же одежде, возможно, Глеб видел его в бараке пять лет назад. Только тогда мужик нес золотую клетку, а теперь – бутылку шампанского и ананас.

– Его ты уже знаешь, – улыбаясь представлению, Ксения указала на мотоциклиста. – У него много имен. Я зову его – Тень, потому что он умеет быть невидимым. Столько времени следил за нами – а мы и не догадывались.

Мотоциклист поклонился – а когда выпрямился, в его руках оказалось четыре яблока, которыми он начал превосходно жонглировать.

– А вот этот добряк, – Ксения кивнула на Мастиффа, – первоклассный электронщик. Если надо что подсмотреть, подслушать – это все к нему. Длинного мы зовем Антиквар – через него столько добра проходит – ты и представить не можешь! Если нужно во что-то деньги вложить – это к нему. Купишь у него за пару тысяч набор золотых ложечек, – а через десять лет продашь – и за вырученные деньги построишь дом… Я не знаю их настоящих имен – только клички. Да и ни к чему им прежние имена – каждый от чего-то бежит, от кого-то скрывается.

Антиквар присел на край дивана, закурил сигарету без фильтра – никто ему и слова не сказал.

Мастифф откупоривал шампанское. Мотоциклист крошил яблоки на блюдо с отколотым краем.

Глеб наблюдал за этой кутерьмой – за этой лавиной, которая погребла его под собой, и думал, что способен стать ее частью. Готов. Прятаться в коморке без окон, просыпаться под цыганские песни, завтракать шампанским. Но только если она тоже будет частью этой жизни.

Откуда-то появилась вторая бутылка шампанского, затем Антиквар как-то хитро, из-за спины, извлек бутылку водки. Поднимали тосты за Ксению. Разворачивали подарки – все, кроме Глеба. А он, разморенный алкоголем и Ксениной лаской, лежал на диване и наблюдал, как Мастифф радовался розовому фарфоровому бегемоту. Как довольно щелкал языком Тень, рассматривая новые мотоциклетные перчатки. Как попыхивал горькой сигареткой Антиквар, вращая в руках старый, затертый, но, наверняка, представляющий ценность подсигарник. От сигаретного дыма картинка перед глазами Глеба слегка рябила и искажалась, словно он находился под водой.

Глеб не знал, сколько прошло времени, прежде чем Ксения наклонилась к нему и прошептала, касаясь дыханием его уха:

– Мне нужно уйти.

– Не пущу, – язык Глеба заплетался. – И не проси, – он уткнулся головой ей в живот и обхватил бедра руками.

– Так надо, Стрелок… Это очень важно… – мягко объясняла она ему, как ребенку. – Я подготовила тебе еще один сюрприз. Ты даже представить не можешь, какой. Он просто невероятный! Но для этого мне нужно уйти…

– Нет…

– Ты же не можешь меня здесь запереть.

– Могу.

– Нет, не можешь… – она выбралась из его объятий – словно просочилась.

Затем поцеловала его в губы – долго и страстно – нисколько не стесняясь других людей. И Глеб не стеснялся. Он бы снова повалил ее на кровать, если бы только тело его слушалось.

Ксения ушла, а Глеб остался. Диван раскачивался, словно гамак. Густой сигаретный дым проникал в легкие. В голове гудел ветер. Кто-то смеялся, кто-то ругался, кто-то пел…

«Пусть так продолжается вечно», – размышлял Глеб, прикрыв глаза.

Безумная жизнь, наполненная ожиданием. Все равно. Условия, условности, обстоятельства… Ждать – не страшно и не больно. Главное, – знать, что она вернется.

Ворвется в его жизнь с охапкой мокрых листьев.

Перевернет все с ног на голову.