Страница 75 из 87
– Пирожки, торты, маффины, печенье – да что угодно. Хочу… – потягиваясь, мечтаю я, – чтобы в моей кофейне чашечка латте с пирожным могли решить любую проблему – хотя бы на время. Я обожаю такие крохотные уютные гнездышки на несколько столиков… А где любишь перекусывать ты? Ну, когда тебе не готовит горничная.
– В Макдональдсе.
Я приподнимаю голову. Выражение моего лица продолжает диалог за меня.
– Не всегда! – уточняет Граф. – А только, когда меня разрывают мои демоны.
– То есть почти всегда, – догадываюсь я.
Граф улыбается – чуть вздрагивают уголки губ.
– У тебя бывают такие времена, Крис, когда все кажется иллюзорным, когда перестаешь понимать, кто ты, и что с тобой происходит?..
После встречи с Графом я только так себя и чувствовала – до вчерашнего вечера. Но я не говорю об этом. Лишь передвигаюсь чуть выше и кладу голову ему на плечо.
– В такие времена я иду в Мак, покупаю большую порцию черного кофе, засыпаю двойную порцию сахара и сажусь за барную стойку. Обычно это происходит вечером – до обеда, как ты знаешь, я сплю… Так вот, сажусь за барную стойку, непременно напротив окна. Пью кофе. Смотрю и слушаю. И постепенно в мою голову, в которой мысли напоминают радио-помехи, начинает пробиваться обычная жизнь. Пирожок с малиной! Свободная касса! – Граф усмехнулся – видимо, снова переживая один из тех моментов. – Девушки справа обсуждают жмота-босса. Навзрыд рыдает ребенок, который уронил коктейль, – ведь большей беды в его жизни еще не было. Звучит поп-музыка – разные композиции на один мотив. А за окном – машина за машиной. То едут на зеленый, то стоят на красный. И к тому времени, как я допиваю кофе, все становится таким простым... А иногда, чтобы избавиться от демонов, вместо Мака я иду играть в клуб… Ну-ка, вставай!.. – Граф тянет меня за руку, и я лениво подчиняюсь, но в мыслях все еще лежу на его плече.
Граф сам предлагает мне надеть его джемпер, в котором я пекла пирожки. На ходу отряхивает с него мучное пятнышко.
Спускаемся по ступеням в подвал. Понятия не имею, что собирается показать мне Граф. У него в подвале может находиться все: от джакузи до камеры пыток. Граф открывает дверь, пропускает меня в темноту – и только после этого включает свет.
Я удивленно-восторженно охаю. Передо мной – ударная установка. Вблизи она кажется куда больше, чем на сцене. Осторожно касаюсь тарелок. Они откликаются едва слышным звоном.
– Попробуешь? – Граф протягивает мне палочки.
– Ладно… – храбрюсь – и присаживаюсь на край стула.
Страшно представить, какой громкости звук можно выжать из этой установки в таком крохотном помещении.
Граф учит меня, как правильно держать палочки, попутно сыпля незнакомыми словами: крэш, райд, хай-хэт. Взмахиваю палочками – и замираю.
– А сидеть-то как правильно?
– Как правильно?.. – Граф поднимает меня за локоть. Садится на стул сам, а потом усаживает меня к себе на колени. – Вот так правильно. Играй!
Я от души ударяю по тарелкам и высекаю звук, далекий от музыкального.
– Продолжай… – командует Граф, легонько прикусывая мне плечо.
Я повинуюсь, а ладони Графа тотчас же ныряют под мой – точнее, его – джемпер – и сказка продолжается…
Когда мы возвращаемся в спальню, за окном уже светает. Электрический свет почти сливается с утренним. Выныриваю из джемпера и замираю у Графа на плече. Уже уплываю в сон… Но Граф шепчет мне на ухо:
– У Глеба теперь все также хорошо, как и у нас?
– Не знаю… – сонно отвечаю я – и улыбаюсь.
– Не знаешь?! – Граф приподнимается на локте.
– Возможно, тебе нужно быть настойчивее в своем желании получить ответ на свой вопрос, – не открывая глаз, поясняю я.
– Насколько настойчивее?.. – Граф стягивает с меня одеяло – так медленно, что по моей коже начинают разбегаться мурашки.
– Продолжайте, Граф… И не останавливайтесь, пока я не закончу… свою историю…
Глеб, вздрогнув, проснулся. Он сразу почувствовал, что Ксении не было рядом, но паника длилась секунды. Дверь распахнулась – и вошла она, с охапкой кленовых листьев. Смеясь, бросила «букет» ему на кровать – настоящий листопад. Зеленые, желтые, красные, оранжевые ладошки – влажные, в песке.
Глеб улыбался, укрытый листьями, и думал о том, что за ночь успел ко всему привыкнуть: и к ее закрытой одежде, и к алой резинке, которой Ксения завязывала волосы, и к тому, что бедра ее на ощупь стали худее. Она оставалась все такой же желанной – пусть и другой.
– Ты чего? – спросила Ксения, невесть что заметив в его взгляде.
Глеб сгреб ее в охапку – хотя знал: она этого не любит, – и прошептал ей на ухо: «Моя!»
Все утро они валялись на продавленном диване, в этом чулане, в котором столько лет пряталась Ксения – и который теперь стал раем.
Впервые за время их знакомства Ксения охотно рассказывала о себе. О том, как шестилетней девочкой приехала сюда из Румынии в поисках залетного Ксениного отца-музыканта. Как долгое время жили в комнатушке похуже этой, когда узнали, что отец погиб в пьяной драке, а денег на обратную дорогу уже не было. Как ее красавица-мама бралась за любую работу: утром – уборщица, днем – гардеробщица, ночью – сторож.