Сто и одна ночь

Мягкие шаги по ковролину – и блондинка склоняется к Графу, все еще нависающему надо мной, для прощального поцелуя. Я внутренне сжимаюсь, приготавливаясь к очередной демонстрации пылкости, но поцелуй оказывается почти дружеским – лишь легкое касание губ. Камилла стреляет в меня взглядом – сквозное ранение, жизненно важные органы не задеты – а потом внезапно наклоняется и так же целует меня.

Я словно проваливаюсь в кресло – как в яму – от неожиданности поступка, этого поцелуя на троих, резкого аромата мускусных духов, запаха пудры и тепла женского тела. И только потом вспоминаю, как сильно не люблю прикосновения.

– Глеб пропадет. Уже пропал, – заявляет Камилла и щелкает крышкой пудреницы.

Я невольно оборачиваюсь на звук. Подружка Графа прячет косметичку в сумочку. На Камилле – бежевое закрытое платье чуть выше колена, туфли на невысоком каблуке. Легкий макияж. Соглашусь, проститутку сейчас она напоминает разве что именем. 

– Шампанское – в ведерке, презервативы – в шкатулке, – доносится уже из-за прикрытой двери.

От этого намека меня словно кипятком в груди ошпаривает. Замерев, я слежу, как Граф пересекает кабинет, достает бутылку из ведерка со льдом и, чуть взболтав, открывает ее с громким хлопком. Я ждала этого звука – но все равно сердце екнуло.

Пена стекает по бутылке в ведерко, едва задевая пальцы Графа. Он берет с подноса два бокала в одну руку и одновременно их наполняет. Возвращается ко мне.

– Предлагаю только шампанское – не презервативы, – говорит он, улыбаясь совершенно по-человечески – не похабно, не издевательски. – Ненавижу пить в одиночестве. Составите компанию?

Моя первая реакция – отказаться. Но потом включается благоразумие, и понимаю, что отказ только рассердит его. А мне и в самом деле не помешает сделать пару глотков после всего, что произошло здесь сегодня.

Благодарю. Принимаю бокал. Пригубливаю – безумно вкусно. Пузырьки с дразнящим шепотом лопаются на губах.

Граф садится напротив меня. Поигрывает напитком в бокале. Ждет.

И я продолжаю свою историю.

 

– Далеко живете? – спросил Глеб, мечтая одновременно услышать в ответ и «нет», и «да».

– За рекой, только дом сняли, – ответил мужчина.

Женщина повернулась к Глебу спиной. Она рассматривала более чем скромную обстановку гостиной, объединенной с кухней, а Глеб рассматривал ее. Ткань сарафана с нежностью льнула к лопаткам и округлым бедрам. Сквозь нее едва заметно проступала полоска нижнего белья.

Глеб смутился, нахмурился.

– Скоро отец приедет, он отвезет вас.

Сказал – быстрее, чем подумал. Мог же и сам отвезти на одной из машин, что в ремонте – на проселочной дороге документы никто не спрашивал. Но Глеб не хотел снова оказаться с этой незнакомкой в одной машине, так близко.

Женщина словно что-то уловила в его голосе – обернулась, скользнула взглядом – словно ветром подуло – и принялась снова рассматривать колесные диски, развешенные по стенам ровными рядами. Будто ей и вправду было до них дело.

– Чай хотите? – спросил Глеб с неуместным вызовом и легонько цокнул языком, осознав это.

– Ксения, будешь чай? – переспросил мужчина, будто теперь для общения с ней Глебу требовался посредник.

Ксения. По-другому ее и звать не могли. Такое красивое, таинственное, притягательное имя.

Она кивнула, проводя пальцем по диску, – так медленно и тягуче, что Глеб прикрыл глаза.

Поставил чайник на огонь. Постоял, опираясь о плиту ладонями. Он ощущал сверлящую боль под ложечкой и еще что-то, похожее на плохое предчувствие. Выдохнул, кивнул сам себе – дурацкая привычка.

– Вы промокли. Могу принести рубашку отца, – предложил Глеб гостю.

– Э-э-э… Не надо, пацан.

Это обращение, произнесенное при ней, обожгло.

Мотылек бился о желтую лампочку. В тишине закипал чайник. И также что-то закипало в глубине души Глеба.

– Вот скажите… – начал он, когда Ксения, наконец, налюбовалась жестянками и села за стол. – Все отсюда едут, в вы – сюда. Чего так?

Взгляды гостей сосредоточились на нем. Ее взгляд сосредоточился на нем.

Глеб прошел через комнату к шкафу, стянул с себя промокшую майку – сам прекрасно осознавая, насколько это детская и смешная демонстрация его силы, молодости, красивого накачанного тела. Куда более красивого, чем обрюзгшее – ладно, пусть и не настолько ужасное – но уже поплывшее, подвявшее – тело ее спутника. Закинул майку на дверцу шкафа, натянул свежую, первую попавшуюся – отцовскую.

– Сахар есть? – вместо ответа спросил мужик.

Сахар. Шоколадные конфеты – благодарность клиента. Черствые сушки.

Тонкая шлейка сарафана на светлой коже. Волосы, отведенные за плечо. Наклон головы. Все цепляло и... словно злило. Глеб ходил по кругу, рассматривая Ксению со всех сторон, при этом выбирая такие занятия, чтобы его передвижение не выглядело странным: то сахарницу принесет, то отцовскую пачку сигарет спрячет в шкаф.

Вот Ксения двумя пальцами берет конфету, приоткрывает рот… А губы у нее – насмешливые, плотоядные. Наверняка, терпкие на вкус…

Глеб пришел в смятение, поймав себя на этой мысли. Он наблюдал за ней – вот и все. За женщиной, намного старше его, едва ли ни возраста его матери. Откуда взялись эти мысли о вкусе ее губ?! Он неслышно застонал.

– Так что там с машиной? – вклинился в его мысли мужик.

Машина… Глеб напрочь о ней забыл. Словно она была лишь поводом, винтиком в колесе, которое раскручивалось только для того, чтобы привести этих гостей в его дом.