Страница 49 из 87
Весь следующий день я провела, как на иголках. Все ждала сумерек, изображая неторопливую скучную жизнь.
Около десяти вечера я переоделась в пижаму, выключила свет. Снова переоделась – уже в темноте. Сбежала через окно. В квартале от дома меня дожидалась идеальная машина для слежки – Киа Пиканто цвета мокрого асфальта.
За час до полуночи я паркуюсь напротив дома Графа – в глубокой тени. Выключаю фары, достаю из рюкзака бинокль. Свет в доме не горит – и от этого мне неспокойно, хотя интуиция подсказывает – к полуночи Граф вернется.
Он приезжает на Понтиаке с шикарным букетом белых лилий. В солнечном сплетении у меня начинает тихонько щекотать от ревности, но быстро унимается. Во-первых, какое мне дело до того, кому Граф покупает цветы? А во-вторых, вдруг они для меня?
До полуночи остается полчаса. Как раз, чтобы успеть заказать пиццу.
Окно в спальне Графа вспыхивает. Сквозь линзы бинокля я наблюдаю за происходящим в доме так, словно нахожусь рядом. Но при этом Граф не видит меня – а, значит, ведет себя естественно. Я невольно облизываю губы.
Граф ставит цветы в вазу. Затем снимает черную рубашку – я цокаю языком, оценив его натренированное тело. Еще одно преимущество подглядывания – я тоже могу вести себя естественно.
– Хм…
На внутренней стороне предплечья – татуировка. Кажется, надпись. Жаль, из машины не получается разобрать детали.
– А брюки! – требую я.
Граф тотчас же подчиняется.
Из шкафа-купе он достает брюки и рубашку, почти идентичные снятым, только темно-синие.
– О, все так плохо, Граф? – я корчу недовольную рожицу. – Вы, наверное, даже цветные сны никогда не видите.
Граф бросает взгляд на наручные часы. Я – на панельные.
До полуночи остается еще двадцать минут. Позвонит.
Граф курсирует из угла в угол. Подходит к окну – я невольно прижимаюсь к спинке кресла, хотя, конечно, он не может меня заметить.
Пятнадцать минут.
Граф поправляет цветы в вазе. Садится на стул, листает глянцевый журнал.
– Скучно, Граф, ску-у-учно!
Вдруг он вскакивает и отбивает чечетку – словно и в самом деле прочитал мои мысли. Но это ребячество длится считанные секунды – Граф одергивает брюки, поправляет манжеты рубашки и выходит из комнаты.
Без пяти двенадцать у его подъезда останавливается мотоциклист с пиццей. Я прикусила губу – бедный доставщик…
Парень в яркой фирменной куртке поднимается по ступеням и открывает дверь – не звоня, не стучась,– как и было оговорено по телефону – чтобы не разбудить придуманных мной детей. Фамилию, кстати, я тоже выдумала. Так что, по сути, разносчику вроде как просто дали неверный адрес.
На какие только чужие жертвы не пойдешь ради достижения свой цели.
Зато теперь я знаю, что Граф все еще не запирает дверь. А, значит, если его чем-нибудь отвлечь, а затем пробраться в дом и затаиться до утра… Разносчик с такой скоростью выскакивает из дома – да еще и без пиццы – что я сочувственно морщусь.
– Ну, прости, – беззвучно шепчу я ему вслед. – Это ради благой цели.
На кухне вспыхивает свет. Граф швыряет пиццу на стол. Затем, подумав, открывает крышку коробки. Склонив голову набок, рассматривает содержимое. Почти не отрываясь от этого занятия, – будто на пицце и прочитал телефонный номер, – тычет пальцем в мобильный. В моем кармане начинает звучать песня Адель.
Полночь.
Голос Графа в телефоне.
– Привет, Шахерезада.
Я настраиваю фотоаппарат – приближаю Графа. Как же он красив, черт подери! Только почему я не замечала этого раньше?..
– Здравствуйте, Граф.
Он складывает лодочкой кусок пиццы и приподнимает его, с любопытством наблюдая, как тянется расплавленный сыр.
– Как вышло, что я сам звоню тебе, чтобы услышать историю? – спрашивает Граф у пиццы.
Он включает на телефоне громкую связь и достает из шуфлядки нож с вилкой.
«Граф… Пиццу… Вилкой… Вы, наверное, и ребенком никогда не были», – думаю я, а вслух произношу:
– Возможно, я хорошая рассказчица.
– Да, с этим не поспоришь, – Граф кладет кусочек пиццы в рот и от удовольствия прикрывает глаза.
– Граф! Кажется, вы что-то жуете!
Он перестает работать челюстями.
– Да, свой ужин. С вами поделиться? Будете пиццу?
– Сами ее приготовили?
– Нет, это… случайность. Присаживайтесь.
Граф ставит на стол тарелку, рядом кладет столовые приборы.
– Пиццу ем только руками, – говорю я – и прикусываю язык.
Граф замирает, все еще касаясь ножа.
Переводит взгляд на окно.
Я боюсь пошевелиться, боюсь вдохнуть.
– В телефоне… что-то звякнуло. Я подумала, а не вилку ли с ножом вы собираетесь мне предложить. С вас станется!
– Убираю, – он возвращает нож и вилку на место. – Две зубные щетки, пиццу – руками…
– Что вы бормочите?
– Записываю ваши странности в свой виртуальный блокнот.
– Ммм… А пицца вкусная. Только чуть подостыла.
– Подогреть? – обращается Граф к невидимой мне, сидящей напротив него, – и я сглатываю комок, который внезапно образовался в горле.
Граф все делает по-настоящему. Мог же схалтурить: не взять тарелку, не положить на нее пиццу. Мог же соврать, притвориться – но нет.
– Лучше приготовьте мне кофе, ладно?– упавшим голосом прошу я.
– Конечно, – отвечает Граф с такой готовностью, что мне и вовсе становится не по себе. – А вы продолжайте свою историю, Шахерезада.