Страница 35 из 87
Все дальше уезжаем от заброшенного дома, и мне кажется, он смотрит мне вслед подслеповатыми, прищуренными глазами-окнами. С трудом сдерживаюсь, чтобы не обернуться – и не попрощаться с ним.
Солнце скрылось за лесом, только верхушки елей еще окрашены в бледно-розовый. Тишина в салоне такая же серая, как и сумерки за окном.
Встречные машины слепят фарами, проносятся мимо с резким жужжащим звуком, от которого мне неспокойно. А еще мне неспокойно от сосредоточенного профиля Графа. От него веет холодом, словно я открыла окно в морозную ночь. Поеживаюсь, хмурюсь.
Нам ехать еще несколько часов. Молчание Графа давит.
– После того, как Глеб переехал в Большой город, Ксения была в этом доме лишь однажды, – замолкаю, следя за реакцией Графа.
Он слушает меня, хотя и не кажется, что ему интересно. Что ж, по крайней мере, я избавлюсь от тишины.
– Это случилось в следующую пятницу после их совместной ночевки.
Глеб помогал отцу латать дыру в древнем Ситроене соседа – и завозился. Так что Ксения пришла к нему сама.
– Привет! – Глеб с голым торсом – не смотря на прохладную погоду – в рабочих штанах, испачканных в мазуте, ловко выскочил из ремонтной ямы, в одно мгновение оказался рядом с Ксенией – и поцеловал ее губы.
Мимолетный поцелуй – но он столько всего говорил…
Я люблю тебя.
Я соскучился по тебе.
Я так рад тебя видеть.
Какое же это счастье – касаться тебя.
Как жаль, что рядом отец, и я не могу поцеловать тебя со всей той страстью, что сжигала меня неделю, которую мы не виделись… И да, я совсем забыл, что ты еще не привыкла к моим прикосновениям, но скоро это обязательно произойдет – ведь ты уже соглашаешься на поцелуй в губы при встрече.
Глеб окунулся в теплый, ласковый взгляд Ксении – и повернулся к отцу.
– Пойду, переоденусь.
И по тому, как отец опустил голову, Глеб догадался, что его родной человек видит куда больше, чем кажется. Ну, и пусть. Лишь бы не навредило Ксении.
Глеб принял короткий душ. Вышел из ванной обнаженный, вытирая голову полотенцем – и замер, услышав этажом ниже голос отца.
– Мой мальчик далеко пойдет. Глеб такой упертый! Ему лет двенадцать было, когда он в каком-то журнале нашел картинки с упражнениями для качания мышц. Глебу нужны были гири – маленькие такие, а денег у нас не водилось. Так он разобрал настенные часы в своей комнате. Отсоединил металлические шишки от цепочек – и стал использовать их вместо гирь. Хотите чая?
Глеб только сейчас обнаружил, что жутко замерз, – все тело в мурашках. Метнулся к шкафу, перебросил джемпер через плечо, схватил белье, джинсы – и снова к лестнице. Он одевался, вглядываясь в пустоту между пролетами. Видел седую макушку отца, стоящего у плиты, и облако светлых волос Ксении, сидящей на кресле, поджав под себя ноги, – привычка, рождающая в нем трепет.
Это были те редкие мгновения, когда два его самых близких человека – каждого из которых он по-разному, но бесконечно и преданно любил – находились рядом. И он не стал отгонять от себя мысль, как было бы здорово, если б вот так они могли иногда проводить время вместе. Ксении бы понравился отец – он мудрый, внимательный, да к тому же отличный рассказчик. А Ксения… Она не может не понравиться.
– Вскоре шишек стало недостаточно, – продолжил отец, медленно, осторожно опускаясь на кресло рядом с Ксенией, – давала знать о себе боль в пояснице. – Тогда он попросил у соседей пятикилограммовые гантели, которые без дела ржавели у них на крыльце. Ржавчину полностью очистить не удалось, так что Глеб перевязал рукоятки синий изолентой – и качался так. Потом, позже, кто-то отдал ему гантели по четыре килограмма. Тогда Глеб соединил с ними свои пятикилограммовые – получились две гантели по девять килограмм. Не мерзните? Я могу предложить вам плед… Ну, как угодно, – отец покряхтел – совсем по-старчески, – побарабанил пальцами по колену, тяжело вздохнул. – Это я, неудачник, Ксения. А Глеб чего ни захочет – всего достигнет. Главное, не мешать ему, не сбивать с пути. У него все просто – понимаете, Ксения? Он смотрит только вперед, по сторонам не умеет – натура такая. Если чего хочет – всего себя отдает. И дай Бог, чтобы ему на пути попадались если и не любящие, то хотя бы жалостливые люди – которые в нужный момент поддержат и нужный – отпустят…
– Я готов! – Глеб сбежал по ступеням.
Он улыбался, но на душе скребли кошки. Что-то просочилось сквозь слова отца – тревога за сына, неуверенность – то, что отец никогда не показывал.
Всю дорогу до города Глеб пытался разговорить Ксению. Она отвечала односложно, нехотя. На подъезде к кольцевой Глеб не выдержал. Остановил машину и заглушил мотор.
– Не слушай его!
– О чем ты, Стрелок? – Ксения улыбнулась, но так грустно, что у Глеба сжалось сердце.
– Я люблю тебя… Эй, не опускай голову! – он сжал кулаки, чтобы сдержаться – и не обхватить ее лицо ладонями – не заставить силой смотреть на него. – Ты же и так это знаешь. Люблю.
Ксения медленно поднялась взглядом по его шее, губам, переносице – и, наконец, остановилась на глазах.
– А ты меня не любишь – знаю. Но это не важно. То есть… – Глеб легонько ударил кулаком по рулю, – это не самое важное. Просто не отталкивай меня. Уже поздно что-то менять. Невозможно. Если и был у меня другой путь – то его больше нет. Я или рядом с тобой – или меня не существует. Не можешь быть любящей – будь жалостливой. Но без тебя мне – не жить.