Сто и одна ночь

Понтиак плывет по пустынной ночной улице. Играет легкая музыка. В салоне приятно пахнет свежестью. Дотрагиваюсь до кожаной обивки кресла – и не чувствую его прохлады – кончики пальцев по-прежнему ледяные.

Мы с Графом едем ко мне домой.

Смутно помню свое первое свидание, но, уверена, что тогда я и близко не волновалась так, как сейчас, сидя в этой просторной машине. Сердце колотится – и никакая спокойная музыка не способна вернуть его к прежнему ритму. Пытаюсь разобраться, что я чувствую, но это приводит еще к большему хаосу в мыслях. Граф и представить не может, насколько его Шахерезада сейчас уязвима.

Я вовсе не жалею о поцелуе.

У меня небольшой опыт такого рода контактов. Но, думаю, это легкое касание губ и короткое – но очень чувственное – прикосновение языков – словно слабый удар тока – вполне может претендовать на звание лучшего поцелуя в моей жизни. Нечасто со мной такое случалось – чтобы хотелось продолжения. И еще никогда не было так сложно остановиться.

Губы разомкнулись, но еще несколько мгновений лица находились так близко, что смешивалось наше частое дыхание. А потом я заявила, что на сегодня история закончена, и мне пора. Граф вызвался меня подвезти. Мне следовало отказаться – но в эту ночь со мной явно творилось что-то странное.

После поцелуя поведение Графа изменилось. Он стал притихшим, задумчивым, а по отношению ко мне – машинально предусмотрительным. Когда Граф подавал мне пальто или открывал дверь машины, казалось, в мыслях он находился где-то далеко. Странно, что он еще останавливался на красный. Впрочем, я и сама чувствовала себя не лучше. У меня чесались подушечки пальцев – настолько хотелось потрогать губы там, где они касались его губ.

Снизив скорость, Граф наклоняется к лобовому стеклу, чтобы получше рассмотреть дом, к которому мы подъехали, – и присвистывает.

 – Так вот, значит как… – теперь он выглядит куда бодрее – словно ему плеснули в лицо ледяной водой.

Уверена, Граф не ожидал, что дом Ксении в скандинавском стиле я списывала со своего.

– Вы же по другому адресу зарегистрированы, – заинтригованно произносит Граф, скользя взглядом по окнам.

– Как и треть жителей нашей страны, – выхожу из машины, обтягиваю юбку. Хорошо, что эта ночь закончилась. Мне очень нужна передышка. – Спасибо, что подвезли.

Направляюсь к подъезду – и слышу голос Графа позади себя:

– После такого сюрприза вы просто обязаны показать мне квартиру.

Замираю.

Надеюсь, под «таким сюрпризом» он имел в виду дом, а не спонтанный поцелуй.

Лихорадочно соображаю, есть ли в квартире то, что Графу не следует видеть. Думаю, – нет. Только записи в лэптопе, но они защищены паролем.

– Понимаю ваше любопытство. Но, в отличие от вас, мне рано вставать, так что…

– Шахерезада… – теперь его голос звучит прямо у меня над ухом. – Мне очень хочется узнать, как выглядит ваша квартира. И ради этого я готов на отчаянные меры.

– Любопытно… – совсем, совсем не любопытно, я не хочу этого знать! Просто, оказывается, мне безумно нравится, когда слова произносят таким приглушенным голосом… на ушко.

– Если вы откажете мне, я вас поцелую. И вовсе не так, как это делают в начальной школе, – в словах Графа нет и тени заигрывания.

Его намек на мой «школьный» поцелуй – впрочем, как и сама угроза – приводит меня в чувства. На сегодня с меня хватит прикосновений.

– Поклянитесь держать дистанцию.

Граф прижимает ладонь к груди. Он совершенно серьезен.

– Думаю, этой ночью вы убедились, что я способен себя контролировать.

Нет, он все-таки издевается.

– Следуйте за мной, Граф.

Жестом показывает: «Только после вас».

– Говорить я вам не запрещала.

– Лучше говорите вы. Так значит, теперь наш Глеб живет в этом самом доме?

– Да, в этом самом доме. И ходит по тем же самым ступеням, по которым сейчас поднимаемся мы.

У Глеба наступили непростые времена. Он привык думать – когда много думаешь, всегда находится правильный ответ или, хотя бы, направление, куда идти. Но теперь его мысли словно зациклились, как та песня, которая звучала во время близости с Ксенией. О чем бы Глеб ни размышлял – каждый раз возвращался к исходной точке: он живет в квартире замужней женщины, от которой сходит с ума, и которая не испытывает к нему никаких чувств, кроме, разве что, жалости. Не гонит его – но и не подпускает близко. Кормит с рук – но лишь тогда, когда захочет сама. У них не может быть отношений, не может быть будущего, – только уйти из этой клетки в скандинавском стиле тоже невозможно. Будто воздух за пределами стен разряжен, и, если однажды не вернешься сюда, – погибнешь.

Мысли проникали в сны. После таких ночей Глеб весь день чувствовал себя разбитым. Иногда он не спал вовсе. Как-то утром лежал в наполненной ванной – вода подступала к его подбородку – и, глядя мутными от недосыпания глазами на свое тело, искаженное сверкающей рябью, думал о том, что мир не остановился бы, усни он прямо сейчас.

– В этой самой ванной? – Граф поворачивает кран и так внимательно следит, как вода разбивается об эмаль, словно проводит важный эксперимент.

– В этой самой.

Я немного напряжена. Но нет – ванна не даст ему ни одного ответа. Эта ниточка ни к чему не привязана.

Граф выпрямляется. Застывает.

– Ты живешь не одна? – нахмурив брови, спрашивает он и кивком указывает на две зубные щетки в стеклянном стаканчике.

‍