Страница 20 из 87
– Глеб опустился на пуфик и, дрожа то ли от недавнего ледяного душа, то ли от переживаний, вслушивался в звуки в ванной. Вот щелкнула дверца шкафчика. Вот Ксения что-то пробормотала сама себе. Вот в коридоре раздались ее легкие шаги – босиком по паркету… Каждый звук, связанный с ней, сейчас причинял физическую боль – настолько сильную, что проступали слезы. Глеб обхватил голову руками. Наверное, он и в самом деле сходил с ума.
– Убери ладони, – ласково попросила Ксения, стоя у него за спиной.
Он подчинился.
И в следующее мгновение почувствовал прикосновение пальцев к своим волосам. Едва ощутимое, почти невесомое – но его сердце резко сжалось. Глеб застонал.
– Больно?! – Ксения одернула руку.
– Нет. Продолжай.
– Точно?
– Конечно, точно, – Глеб криво улыбнулся.
И вот ее пальцы, пересилившие страх прикосновения, порхают по его волосам, перебирают пряди – и все внутри его поет и переливается светом. Это восторг, экстаз. Это перерождение.
– Ай! – Глеб вскочил – и наваждение как рукой сняло.
В голове прояснилось, дышать стало проще. Что же такое происходило с ним? Последствия удара?
– Я просто прижгла йодом! Хочешь, подую? – рассмеялась она, и Глеб тот час же отозвался улыбкой. – Какие же вы, мужчины, ранимые!.. Ну, что, сможешь вести машину?
– А то!
Дорога назад пролетела незаметно, весело и спокойно. Ксения мало болтала, больше задавала вопросы – о его детстве, увлечениях, машинах. В машинах она совсем не разбиралась. Когда, забывая об этом, Глеб срывался на термины, Ксения одаривала его таким смешным изумленным взглядом, что к концу поездки от хохота у него разболелся живот.
Ксения попросила оставить машину у Глеба, а дальше провести ее пешком. Он согласился, вопросов не задавал.
Прощались долго. Фразы все цеплялись друг за друга, разговор не заканчивался.
– Скоро рассвет, иди-ка ты спать, – первой прервала прощание Ксения.
– Мое детское время закончилось? – улыбаясь, спросил Глеб, пожевывая травинку.
Он опирался плечом о створку ворот, руки держал в карманах. Ксения стояла в полушаге от него, обнимая себя за плечи – было свежо. А у него – ни куртки, ни пледа, чтобы предложить своей спутнице. Он мог бы ее обнять – просто, чтобы согреть. Но, может, уже в другой раз – когда она перестанет бояться прикосновений. Ведь дотрагивалась же Ксения сегодня до его волос.
– Сладких снов, Стрелок, – произнесла она тепло и нежно.
– Сладких снов, Ксюша, – ответил Глеб.
И между ними возникла терпкая, волнующая, совсем недружеская пауза. А потом вдруг щелкнула щеколда калитки – и на улицу вывалился Ксюшин муж, взлохмаченный, злой, смердящий перегаром. Похоже, давно подслушивал их разговор.
– Здра… – попытался поздороваться Глеб, но его прервал тяжелый удар ладонью в плечо.
– Она тебе не Ксюша! Молокосос! – брызжа слюной орал мужик. – Она для тебя – Ксения Ивановна!
– Езжай уже, – поникнув, попросила Ксения.
Глеб, скорее, прочитал это по ее губам, чем расслышал из-за пьяных выкриков.
Кивнул ей, глядя сквозь ее мужа, и исчез в черноте ночи.
Домой он не вернулся – едва свернул на перекрестке, как бросился к Лане.
К ее коттеджу, обвитому плющом, Глеба толкала вовсе не влюбленность, а коктейль чувств – одно темнее другого. Сейчас тот, другой мужчина, живущий в нем, – злой, жестокий, ядовитый, – взял верх. Это он бросал камешки в Ланино окно, он жестами требовал, чтобы она спустилась – хотя знал, как сильно ей попадет от отца.
Лана выскользнула из дома в джинсах и байке с капюшоном, из-под которого выглядывал кончик косички, заплетенной на ночь. Источающая нежное сонное тепло. Все еще тихая, спокойная – лишь с отблеском тревоги во взгляде. Протянула к нему руки – доверчиво, почти по-детски. Но Глеба это не тронуло – он впился в нее поцелуем – таким, что дух перехватило. А потом за руку потащил Лану за собой.
– Глебушек, что с тобой? Почему не отвечал на звонки?
Как же теперь ему не нравился этот «Глебушек», похожий на «хлебушек»! Другими словами – мякиш. Пресный, безвольный, привыкший все эмоции держать при себе. Сейчас Глеб хотел одного – брать. Даже вглубь леса не пошел – остановился за ближайшими елями – благо еще только начинало светать. Рывком притянул Лану к себе, ладонь положил ей на затылок – чтоб не увернулась. Целовал страстно, жадно – так, что дыхания не хватало. Остановился только, когда услышал ее вскрик. И одновременно почувствовал во рту солоноватый привкус – до крови прикусил ей губу.
Глеб замер.
Все еще крепко прижимая Лану к себе, он осторожно, будто заглаживая вину, провел языком по ранке. Лана забилась в его руках, попыталась оттолкнуть Глеба, и он, все еще ошарашенный своим поступком, ослабил хватку.
Лана вырвалась, отступила на пару шагов – а ведь могла сбежать. И Глеб снова почувствовал, как в нем закипает злость. Почему не ушла?! Почему позволяет ему так себя вести?
Он прижал Лану спиной к дереву. Снова целовал ее – уже нежнее, чувственнее, сдерживая порывы. Приказал себе: без ее согласия – не станет, не позволит. Прижался к Лане всем телом, дожидаясь, пока она оттает. Уткнулся носом ей в ухо – и дышал, дышал, успокаивая свои нервы.
И постепенно его огонь передался Лане. Кончик ее носа скользнул по его подбородку, ресницы защекотали щеку. Горячие ладошки нырнули к нему под майку.