Страница 15 из 87
– Лучше на моей.
Глеб почувствовал – что-то произошло: Ксения вдруг замкнулась в себе. Волновалась из-за того, что ожидало ее в городе? Если так, то где ее муж? Почему он не рядом?
– О чем ты думаешь? – поинтересовался тот, второй. Сам Глеб не стал бы – не его это дело.
Ксения думала о чем-то своем, глубоком. Вопроса она будто и не услышала, задала свой:
– Скажи, у тебя бывает такое, когда точно знаешь, что поступаешь неправильно, но не можешь остановиться?
Ее слова так напоминали происходящее сейчас с Глебом, что он невольно сбросил скорость.
– Бывает.
И больше – ни слова за всю дорогу.
Когда въехали в город, уже стемнело. Свет фонарей – слишком яркий после черного тоннеля трассы – резал глаза. Глеб редко бывал в этом городе вечерами – обычно приезжал днем, с отцом, на «развалы», где продавали запчасти по хорошей цене. А в этом районе, похоже, и вовсе не появлялся. Глеб запомнил бы небольшие, старые, двухэтажные бараки – развалюхи на два подъезда. Возле переполненных мусорных контейнеров бродили ободранные собаки. То там, то здесь попадались у обочины ржавые машины без колес и стекол. Женщина, подвязав к поясу подол длинной юбки, стирала белье в тазу возле колонки.
Глеб припарковал машину под фонарем – в одном из редких световых пятен в этом районе.
– Жди здесь, – приказала Ксения.
– Я с тобой.
– Нет, – как отрезала.
– Тебе нельзя здесь одной, – твердо возразил Глеб – и сам удивился своему тону.
– Я же сказала – нет, – сухо повторила Ксения и, не глядя на Глеба, вышла из машины.
Пара десятков легких шагов – и она скрылась за скрипучей деревянной дверью подъезда.
Глеб подождал с минуту, барабаня пальцами по рулю. Вышел на улицу. Подобрал с земли коричневый кругляш каштана, чтоб руки занять. Стоял, перекатывая каштан в ладонях, всматривался в дверь, за которой исчезла Ксения. А затем рванул к ней, по пути цепляясь взглядом за оторванные штакетины, толстые ветки, металлический прут. Мало ли что ожидало его в том бараке...
– Эта Ксения – ведьма?
Вопрос Графа вырывает меня из напряженной темноты барачного района. Щурюсь от света, словно его только что включили.
– Ведьма? – усмехаюсь. – Так любите себя обманывать?
– Я перестаю вас понимать, Шахерезада, – в голосе Графа чувствуется легкое раздражение.
Он прислоняется к столешнице, закладывает руку за руку.
– Бросьте, Граф. Вы и не пытались, – опускаю взгляд на разводы кофейной гущи в чашке. Никогда не хотела знать свою судьбу – до всей этой истории.
– Звучит, как обвинение, – сухо замечает Граф. – Вам нужно мое сочувствие? Бедная, несчастная воровка, обиженная судьбой, но не природой… Может, мне вас еще и по головке погладить? Но вы же не терпите прикосновений!
Закатываю глаза. Унизить, сделать комплимент, поиздеваться – и все это в нескольких фразах.
– Во времена инквизиции красивых женщин тоже называли ведьмами.
– Судя по вашим описаниям, Лана красивее Ксении. Значит, дело не в этом. Есть что-то еще.
– Вы же писатель, Граф. Вы не можете не знать, что у влюбленности есть корни, а у такой сумасшедшей любви – нет.
Граф смотрит на меня так, словно я причинила ему физическую боль. Глаза – безумные, бездонные. Я будто впервые вижу его настоящим – и этот образ совсем не совпадает с тем, что у меня в голове. Думаю, я и сама в этот момент выгляжу ошеломленной.
Мы одновременно берем себя в руки.
– У вас богатая фантазия, Шахерезада, – Граф оглядывается, прихватывает с зеркального блюда яблоко и с аппетитным хрустом его надкусывает.
– Благодарю.
– Это не комплимент.
– Благодарю за кофе – я имела в виду, – отодвигаю чашку к центру стола. – Итак, в подъезд Глеб вошел с металлическим прутом...
– К дракам Глебу было не привыкать. Одиночка, рос без матери – так что в детстве мальчишки часто испытывали его на прочность. Шрам на затылке до сих пор был заметен под короткой стрижкой. А сколько шрамов скрывала майка!
Давно он не дрался, но сейчас прут лег в его ладонь, как влитой. Тяжесть и холод металла показались Глебу привычными.
Он приоткрыл скрипучую дверь подъезда, дождался, пока глаза привыкнут к едва чадящему свету одинокой лампочки.
Широкая, протертая по центру лестница вела на второй этаж, а первый раздваивался куцыми квадратными коридорами на две квартиры. Воздух висел густой, теплый, пропитанный запахами сигаретного дыма, плесени и нечистот.
Сверху доносилась мужская брань, где-то вышибала дверь музыка восьмидесятых. Глеб же, сжимая прут обеими руками, пошел на тишину. Осторожно, но крепко нажал на ручку первой двери справа – не поддалась. Прислонился ухом – тихо. Поднес пальцы к лицу – на них отпечаталась пыль – похоже, квартира долго пустовала.
Машинально вытер ладонь о джинсы и двинулся дальше. Но не успел и шага ступить, как дверь ближайшей квартиры с ноги распахнулась – и оттуда вышел мужик в тренировочных штанах и майке-алкоголичке, с пустой птичьей клеткой в руках.
Попыхивая приплюснутой у губ сигареткой, он стремительной, но неуверенной походкой прошел мимо Глеба, похоже, даже не заметив его. Клетка вспыхнула золотом под лампой – и исчезла вместе с мужиком в черном проеме – еще одном входе, неприметном в полутьме. Глеб двинулся за клеткой, точно за тайным знаком.