Dual ч.2

В итоге я получаю небольшой электрошокер, который засовываю за пояс и накрываю толстовкой. Грин предлагает еще газовый пистолет, очень похожий на настоящий огнестрел, но его я не беру. Тяжелый, к тому же я не умею им пользоваться.

Смотрю на часы. А ведь уже опаздываю! Говорю Грину «спасибо» и пулей выскакиваю из комнаты. Кажется, что сейчас — именно сейчас — лифт ползет ужасно медленно. Я притоптываю, переминаюсь с ноги на ногу и выскакиваю в холл вперед остальных пассажиров. Эмма ждет за турникетами. Выглядит все так же бледно; одета просто — джинсы, легкая куртка и потрепанная синяя сумочка на плече. Я провожу картой по сенсору турникета, и мы выходим.

На улице светит солнце, припекает почти по-летнему. Пахнет влагой, прелыми листьями и почему-то ржавчиной — легкий душок из канализационных стоков, который периодически появляется, когда стихает ветер с побережья. Нью-Йорк сигналит машинами, гудит, мигает огнями светофоров. Людей много, все куда-то несутся, попутно говоря по телефону, жуя сандвичи, придерживая кофе и бумаги — обычное зрелище для Манхэттена. Мы быстро идем вверх по улице. Я кручу головой, смотрю по сторонам, выискивая силуэты громил, но их не видать.

Отчего-то — наверное, из-за очередной листовки Бена Макалистера, которую сует мне в руки волонтер — вспоминаю об Адаме. О его поразительной силе внушения, которой он пользуется в одиночку. Как у него так выходит? Этот его секрет меня мучает. Не человек, а сплошная загадка, которую мне так хочется разгадать.

— Адам очень силен как дуал, да? — говорю я как бы между делом.

Эмма кивает.

— Он лучший.

— А как у него это получается? — осторожно подбираюсь к волнующему меня вопросу. — Он же один. В смысле, его хранитель ведь…

— Погибла, — заканчивает Эмма. — Да, все верно.

И снова умолкает. Будто внутри нее срабатывает предохранитель, отмеряя самые лаконичные ответы.

— Но как? — Я не сдаюсь. — Разве дуалы так могут? Взять, к примеру, меня. Крис сейчас в коме, и я не могу ничего сделать, как отрезало. Ну и ты без Сэма. А у Адама выходит.

— Он очень сильный. — Эмма мнется, подбирая ответ. Пропускает велосипедиста, которому вздумалось проехать по тротуару. — Они были очень сильными. Сильнейшие дуалы из всех, мне рассказывали. Всегда были вместе… — Ее щеки слегка алеют. — Во всех смыслах.

Ага, то есть, Адам потерял не только дуала, но и любимую. Теперь мне жаль его еще больше.

— И вышло так, что после смерти Виктории их способность осталась с Адамом.

— Как так?

— Никто не знает. Лаборанты «Герметиса» пытались найти ответ, но ничего. Наверное связь Адама и Виктории была слишком сильной и долгой, чтобы распасться.

— Получается, даже смерть не смогла их разлучить, — заключаю я, и Эмма печально вздыхает.

— Не было пары крепче и, наверное, до сих пор нет.

— А какой она была, тебе рассказывали? — спрашиваю. Но Эмма вдруг поворачивается и смотрит на меня — как будто я наступила ей на ногу. Снова этот внутренний предохранитель.

— Знаешь, давай закроем эту тему, — строго отвечает она. — Адам не любит, когда я говорю с кем-то о его прошлом. Лучше спроси его.

— Да, конечно, — я поднимаю руки. Надо же, не думала, что ступаю на запретную территорию. Нет, я понимала, что с Адамом эту тему лучше не поднимать, но то, что мои расспросы заденут Эмму… Наверное, она очень его любит, раз так переживает.

Загорается зеленый, и мы переходим улицу. Минуем палатки с хот-догами и фалафелями (я бы сейчас не отказалась от одного, в булочке и с кружочками соленого огурца), полицейский фургон (втягиваю голову в плечи и ускоряю шаг), колонну со статуей на вершине, и заходим в пеструю тень полысевших к зиме парковых деревьев. Проходим мимо огороженного роллердрома. Из установленных там динамиков звучат песни Майкла Джексона, а за ограждением и зеваками с фотоаппаратами выписывают кренделя роллеры всех возрастов, цветов кожи и трико. Лето закончилось, а они все еще катаются. Хохочут, хлопают в ладоши в такт музыке, как будто недавно не было взрыва на Таймс-сквер. Взрывы взрывами, а жизнь идет своим чередом.

Мы подходим к выложенному брусчаткой переходу, но вместо того, чтобы перейти дорогу и направиться к пустому фонтану на той стороне, Эмма притормаживает и смотрит на экран мобильника.

— Пришли чуть раньше назначенного времени, — говорит она. — Но лучше все равно подожди здесь. Понимаешь, они же одну меня ждут. Вдруг начнут что-то подозревать, если двоих увидят? Лучше я сама к ним подойду. Они должны быть у фонтана.

Она переходит дорогу, спускается по ступеням и исчезает из вида. Я облокачиваюсь на каменную балюстраду, смотрю на проезжающие такси и велосипедистов. Дует теплый ветер, где-то лает собака, смеются подростки на скамейке неподалеку. Мимо тарахтит белый грузовичок. Следом за ним едет тонированный темно-синий “форд”; он останавливается напротив меня, но двигатель не глушит. Я смотрю на него, и у меня странное ощущение — будто я где-то такой видела. Или не я… Крис, вот кто видел. Он мне рассказывал, что рядом с домом его отца стоял такой. А после того, как в него врезался грузовик, из салона вылезли громилы.

Присматриваюсь к машине внимательнее. Она не двигается. Интересно, сколько темно-синих “фордов” в Нью-Йорке? Наверное, достаточно. Пока нет повода для паники. Никто же оттуда не выходит, не пытается затащить меня внутрь. Может, кого-то ждет.

И куда подевалась Эмма?

Рядом со мной останавливается бегун. Нагибается и затягивает шнурки на кроссовках. Такой же, как большинство бегунов в Центральном парке — легкая куртка болотного цвета, шорты, белые носки. На поясе небольшая сумочка, в руке бутылка воды. Я бы тоже пробежалась в такую хорошую погоду. Думая об этом, я смотрю на длинные ноги и руки бегуна. Он долговязый, на шее блестят капли пота, а в ухе… Я присматриваюсь. В ухе у него желтое пятнышко. Под цвет кожи, но все же немного заметно.