Град обречённый

- Вообще-то он и не должен у тебя работать. Здесь всего одна радиостанция, так она транслирует прямо в сеть.

- Господи, - сказала Сельма. - А что ж тогда здесь делать? И ящика нет...

- Какого ящика?

- Ну, телека... Ти-ви!..

- А... Да, это у нас планируется не скоро.

- Ну и тоска!..

- Можно патефон завести, - предложил Андрей стеснительно. Ему было неловко. Действительно, что это такое - ни радио, ни телевидения, ни кино...

- Патефон? Это что еще такое?

- Не знаешь, что такое патефон? - удивился Андрей. - Ну, граммофон. Ставишь пластинку...

- А, проигрыватель... - сказала Сельма без всякого воодушевления. - А магнитофона нет?

- Вот еще, - сказал Андрей. - Что я тебе - радиоузел, что ли?

- Дикий ты какой-то, - объявила Сельма Нагель. - Одно слово русский. Ну ладно, граммофон ты свой слушаешь, водку, наверное, пьешь, а еще что ты делаешь? Мотоцикл гоняешь? Или у тебя даже мотоцикла нет?

Андрей рассердился.

- Я сюда не мотоциклы гонять приехал. Я здесь для того, чтобы работать. А вот ты, интересно, что здесь собираешься делать?

- Работать он приехал... - сказала Сельма. - Ты скажи, за что тебя в участке лупили? За наркоту?

- Да не лупили меня в участке! Откуда ты это взяла? И вообще у нас в полиции никого не бьют, это тебе не Швеция.

Сельма присвистнула.

- Ну-ну, - сказала она насмешливо. - Значит, мне померещилось.

Она сунула окурок в пепельницу, закурила новую сигарету, поднялась и, как-то забавно пританцовывая, прошлась по комнате.

- А кто тут до тебя жил? - спросила она, останавливаясь перед огромным овальным портретом какой-то сиреневой дамы с болонкой на коленях. - У меня, например, - явный сексуальный маньяк. По углам порнография, на стенах - использованные презервативы, а в шкафу - целая коллекция женских подвязок. Даже не поймешь, то ли он фетишист, то ли он лизунчик...

- Врешь, - сказал Андрей, обмирая. - Врешь ты все, Сельма Нагель.

- Зачем это мне врать? - удивилась Сельма. - А кто жил? Не знаешь?

- Мэр! Мэр нынешний там жил, понятно?

- А, - сказала Сельма равнодушно. - Понятно.

- Что - понятно? - сказал Андрей. - Что это тебе понятно?! - вскричал он, накаляясь. - Что ты вообще можешь здесь понимать?! - Он замолчал. Об этом нельзя было говорить. Это надо было пережить внутри себя.

- Лет ему, наверное, под пятьдесят, - с видом знатока объявила Сельма. - Старость на носу, бесится человек. Климакс! - Она усмехнулась и снова уставилась на портрет с болонкой.

Наступило молчание. Андрей, стиснув зубы, переживал за мэра. Мэр был обширный, представительный, с необычайно располагающим лицом, сплошь благородно седой. Он прекрасно говорил на собраниях городского актива - о воздержании, о гордом аскетизме, о силе духа, о внутреннем заряде стойкости и морали. А когда они встречались на лестничной площадке, он обязательно протягивал для пожатия большую теплую сухую руку и с неизменной вежливостью и предупредительностью осведомлялся, не мешает ли Андрею по ночам стук его, мэра, пишущей машинки...

- Не верит! - сказала вдруг Сельма. Она, оказывается, больше не смотрела на портрет, она с каким-то сердитым любопытством разглядывала Андрея. - Не веришь - не надо. Мне вот только все это отмывать противно. Нельзя тут кого-нибудь нанять, что ли?

- Нанять... - тупо повторил Андрей. - Фиг тебе! - сказал он злорадно. - Сама отмоешь. Тут белоручкам делать нечего.

Некоторое время они молча разглядывали друг друга со взаимной неприязнью. Потом Сельма пробормотала, отведя глаза:

- Черт меня сюда принес! Что мне тут делать?

- Ничего особенного, - сказал Андрей. Он пересилил свою неприязнь. Человеку надо было помочь. Он уже навидался тут новичков. Всяких. - Что все, то и ты. Пойдешь на биржу, заполнишь книжку, бросишь в приемник... Там у нас установлена распределяющая машина. Ты кем была на том свете?

- Фокстейлером, - сказала Сельма.

- Кем?

- Ну, как тебе объяснить... Раз-два, ножки врозь...

Андрей опять обмер. Врет, пронеслось у него в голове. Все ведь брешет, девка. Идиота из меня делает.

- И хорошо зарабатывала? - саркастически спросил он.

- Дурак, - сказала она почти ласково. - Это же не для денег. Просто интересно. Скука же...

- Как же так? - сказал Андрей горестно. - Куда же твои родители смотрели? Ты же молодая, тебе бы учиться и учиться...

- Зачем? - спросила Сельма.

- Как - зачем? В люди вышла бы... Инженером бы стала, учителем... Могла бы вступить в компартию, боролась бы за социализм...

- Боже мой, боже мой... - хрипло прошептала Сельма, как подрубленная упала в кресло и уронила лицо в ладони. Андрей испугался, но в то же время ощутил и гордость, и чудовищную свою ответственность.

- Ну что ты, что ты... - сказал он, неловко придвигаясь к ней. - Что было, то было. Все. Не расстраивайся. Может быть, и хорошо, что так у тебя получилось: здесь ты все наверстаешь. У меня полно друзей, все - настоящие люди... - Он вспомнил Изю и сморщился. - Поможем. Вместе будем драться. Здесь ведь дела до черта! Беспорядка много, неразберихи, просто дряни каждый честный человек на счету. Ты представить себе не можешь, сколько сюда всякого барахла набежало! Не спрашиваешь его, конечно, но иногда так и тянет спросить: ну чего тебя сюда принесло, на кой ляд ты здесь кому нужен?..

Он совсем было уже решился по-дружески, даже по-братски, потрепать Сельму по плечу, но тут она спросила, не отрывая ладоней от лица:

- Значит, не все здесь такие?

- Какие?

- Как ты. Идиоты.

- Ну знаешь!

Андрей соскочил со стола и пошел кругами по комнате. Вот ведь буржуйка. Шлюха, а туда же. Интересно ей, видите ли... Впрочем, прямота Сельмы ему даже импонировала. Прямота всегда хороша. Лицом к лицу, через баррикаду. Это не то что Изя, скажем: ни нашим ни вашим - скользкий, как червяк, и везде просочится...

Сельма хихикнула у него за спиной.

- Ну чего забегал? - сказала она. - Я же не виновата, что ты такой идиотик. Ну, извини.

Не давая себе оттаять, Андрей решительно рубанул ладонью воздух.

- Вот что, - сказал он. - Ты, Сельма, очень запущенный человек, и отмывать тебя придется долго. И ты не воображай, пожалуйста, что я обиделся лично на тебя. Это с теми, кто тебя до такого довел, у меня да личные счеты. А с тобой - никаких. Ты здесь - значит, ты наш товарищ. Будешь работать хорошо - будем хорошими друзьями. А работать хорошо придется. Здесь у нас, знаешь, как в армии: не умеешь - научим, не хочешь - заставим! - Ему очень нравилось, как он говорит - так и вспоминались выступления Леши Балдаева, комсомольского вожака факультета. Тут он обнаружил, что Сельма, наконец, отняла ладони от лица и смотрит на него с испуганным любопытством. Он одобряюще подмигнул ей. - Да-да, заставим, а ты как думала? У нас, бывало, на стройку уж такие сачки приезжали поначалу только и норовят в ларек да в лесок. И ничего! Как миленькие! Труд, знаешь, даже обезьяну очеловечивает...