Страница 12 из 28
— А ну-ка, барин! Выкладывай монету! Може, и пистолет хороший имеешь? Пригодится!..
Свои. Партизаны. Под откос поезд спустили — сообразил я. Новое дело. Как быть?
Открыться им? А вдруг если кто-нибудь из оставшихся в живых рядом со мною пассажиров узнает меня, беседующего с партизанами?’ Опять неудобно. В городе Тайгинске узнают, что я принят был партизанами, как свой. Туда давать нельзя ни малейшего шанса. Пока надо себя не выдавать.
Я бросил партизанам несколько слов по-французски.
Они захохотали.
— Иностранный гость, значит! Ну, нам все единственно. Разоблачайся, милый.
Я пробовал было отговариваться, но меня схватили.
Стали обыскивать.
Нашли пакет с моими документами — мое сокровище. Отобрали.
Находят револьвер.
— Эге, братцы, да это офицер! Вишь — браунинг. Офицер! Ну, тогда шабаш, ваше благородие.
Двое партизан направили на меня винтовки.
— Ну-ка, Митрич, отведем-ка его к сторонке. Там сподручнее. Здесь ему мокро лежать будет. Чай, простудится.
Что делать? Сказать им, открыться — рядом видимо лежат раненые пассажиры.
Решил им повиноваться. Сделал вид, что согласен, идем, мол.
Повели, наставив винтовки в спину.
Отвели шагов на сорок. Остановились.
— Ну, раздевайся, ваше благородие, господин иностранный офицер. Не лазай другой раз белым на подмогу. Не мешайся в чужую кашу.
— Будя, — сказал я. — Брось, братишка! Я свой. Только не орите больно. Я переодетый. Я не белогвардейский иностранец…
Ребята опешили…
— Ишь ты! Сразу по-нашему заговорил! Чего ты мелешь? Не офицер, говоришь? А свой? А по-французски лопочешь? Врешь, брат!
— Да постой, постой, — перебил его второй. — Может быть, взаправду. Чего зря патроны портить? Поведем его к матросу. Тот живо разберет.
Когда мы остались один на один с матросом, оказавшимся предводителем партизан, я ему сказал:
— Даю вам слово революционера, что я здесь по важнейшему революционному делу и что мой маскарад действительно вынужденный.
— Ладно! Попробую вам поверить, что вы переодетый коммунист. Но как вы можете это доказать? Вы в Тайгинске наших никого не знаете?
Я посмотрел на него в упор и отчеканил:
— Кого-нибудь из «пекарей»?
— Есть! Братва! Давай поцелуемся… Эй, товарищи, столковались! Ступайте к поезду да смотрите, чтобы об этом окромя вас да меня никто! Понимаете? Ни одна душа! А тебе, товарищ, чем сейчас помощь требуется?
— Сколько верст до Тайгинска?
— По шоссе напрямую — шестьдесят.
— Лошади у вас верховые есть?
— Для тебя, братва, да не найдется! Свою отдам…
XXVIII
ЕЩЕ ЗАМЕНА
На окраине города Тайгинска, рано утром, недалеко от заставы, в пустынном переулке остановился закрытый автомобиль. Очевидно, что-то испортилось в машине. Несколько мальчишек подбежали было поближе, но механик и его помощник, возившиеся у коробки мотора, так шуганули мальков, что они все рассыпались по сторонам и больше не лезли…
Несколько времени спустя из города мимо заставы промчался по шоссе другой открытый военный автомобиль. В нем сидел шофер и один пассажир, видимо, военный.
У застопорившегося автомобиля шоферы, видимо, добились в конце концов толку. Он запыхтел, задрожал. Шоферы быстро вскочили на свои места, автомобиль двинулся с места и, усиливая ход, помчался тоже в сторону от города по шоссе вслед первому.
У верстового столба с цифрой «13» военный автомобиль что-то скиксовал, закапризничал, а потом и совсем остановился…
— Что там еще случилось?
— Не могу знать, ваше высокородие. Сейчас посмотрю — слезу.
Солдат-шофер курбетом выкатился из-за руля и нырнул к мотору.
— Ну что? Надолго застопорились?
— Одним духом, ваше скородие.
— Поскорее, братец! Живо сделаешь — хорошо на чай получишь.
Послышался гудок. Нагоняла сзади какая-то машина.
Офицер встал в автомобиле и поднял обе руки вверх…
Международный автомобильный сигнал:
«Стоп! Дай помощь».
Второй закрытый автомобиль подъехал к военному вплотную рядом.
— Господа, нельзя ли просить вас помочь моему шоферу?
— С удовольствием! Сейчас все оборудуем.
Из закрытого автомобиля сначала вышли два механика. Подошли к солдату-шоферу, затем…
Не успел офицер оглянуться, как был схвачен сзади тремя неизвестными.
— Что вы делаете? Как вы смеете? Да вы знаете, кто я? — заорал он, стараясь вытащить браунинг, но уже было поздно.
— Что делаем? Помогаем! Не смеемся! А кто вы — знаем прекрасно.
Когда шофера военного автомобиля связывали два механика из закрытой машины, он бормотал им:
— Не очень, черти, старайтесь! Ишь, разыгрались!
— Ничего, товарищ, потерпи! Завтра все равно вчистую отделаешься. К себе в Орловскую губернию поедешь. Потерпи, миляга! На папироску — затягивайся.
— Не зубоскальте, черти! Теперь опять развязывайте. Готово с князем-то…
Офицера действительно во время этого разговора уже успели раздеть и втащили его в закрытый автомобиль, напялив на него какую-то хламиду.
Через час после этого происшествия, с аэродрома около станции Ланской в неизвестном направлении вылетел самый лучший аппарат эскадрильи. На нем, кроме пилота-летчика — сзади сидел, очевидно, наблюдатель…
А солдат-шофер Митюха, который привозил офицера, временно оставил машину на дворе отряда и пошел разыскивать своего земляка, друга закадычного Сашку Беспалого, тоже орловца.
— Ну, Саш, прощай! Кому в деревню кланяться?
— Да что ты, паря?
— Сегодня, брат, приеду, сдам машину и айда в Орловскую губернию! Пропадайте вы здесь пропадом! Будя с офицерами валандаться! В Рабоче-Крестьянскую Рассею поеду. Прощай, брат!..
XXIX
«ЕВТИХИЙ БЕНЕВОЛЕНСКИЙ»
Часа в два дня около городской психиатрической больницы остановилась простоя деревенская телега, запряженная парой лошадей.
На телеге сидели человека четыре.
Один из них, старичок, видимо, псаломщик или дьякон, пошел в контору и спросил главного врача.
— Буйного привез. Сынишка сбрендил. На людей бросаться стал. О, Господи! Себя разными званьями называет. А околесицу какую несет, что не приведи Бог! Летать, говорит, по небу хочу! Ну и грехи! Мать убивается дома. Ревьмя ревет. Ведь единственный! Семинарию окончил. Думали, попом будет, а он на вот, аки Навуходоносор, взбесился. Волосы на себе выдирает, так мы его обрили. Связывали да обрили! Начисто и голову и бороду, и усы и брови. Все под окно. Под мышками хотели брить, чтобы не выдирал волосья и себя не терзал, да бросили — возня! Дерется больно!..
Дьячковского сына прямо принесли в приемную. Вне очереди. Лопотал он — не приведи Бог, а ругался — ужасти!..
Доктор велел надеть ему смирительную рубашку и привязать к стулу, а затем перевести в отдельную комнату.
Когда больного перенесли туда, главный доктор и все, как есть, ушли. С больным остался молодой врач, ассистент с простецким, скуластым лицом.
— Послушайте, князь, что я вам скажу! Не орите хоть несколько минут.
Больной сразу стих и стал слушать, сделав удивленное, вполне осмысленное лицо.
— Князь, вы в сумасшедшем доме! Вы понимаете это?
— Да, конечно! Я не дурак и ясно вижу, где я!..
— Тогда продолжаю вопросы. Вы когда-нибудь сидели в сумасшедшем доме?
— Никогда! Клянусь вам!..
— Охотно верю, но очень жаль!
— Почему жаль?
— Потому что знали бы здешние порядки.
— Не знаю и знать не хочу!..
— Теперь вам придется узнать. Слушайте. Сообщу вкратце. Во-первых, раз вы душевнобольной, то что бы вы ни говорили, ни писали — все это ваш больной бред. Все это будет вноситься лишь в вашу историю болезни. Во-вторых, все ваши письма, записки, дневники будут передаваться только мне и пришиваться к вашему больничному листу. Поняли?