Чародей без башни

— Я умею только громогласно, как мегамаг…

— Брысь!

Он вздохнул и вышел. На лестнице перед флигелем уже сгустились сумерки. Небо заволокли грузные, неповоротливые тучи. У перил зажигались парящие на цепях шары фонарей, но у стены башни близ домов властвовала хмурая тень. Приближался полувечер, а с ним и Злыстная сторона. Скоро Дырявая башня заедет в самое средоточие злысти. Оно уже стояло на пути непроглядной завесой тьмы.

Спускаться, конечно, не подниматься, но ноги уже порядком устали за день и отказывались идти даже вниз.

— Попил наливочки, — вздохнул Синдибум.

Опустевшие ярусы пробегали мимо, недобро глядя вслед. Сиротливо стояли зачехлённые наковальни перед дверями мастерских. Почти растворялись во мраке закопчённые вывески с котлами над лабораториями алхимиков. На Благой половине даже статуи хищных гарпий подмигивали, теперь же в глаза бросались только длинные кривые когти. Полувечер не лучшее время для прогулок. Стараясь держаться подальше от фонарей, он жался к стене, беспокойно косясь на сгущающуюся в нишах тьму. Позади башни ещё светлело посеревшее небо, а там, куда она ехала, возвышалась чёрная стена злысти.

На шпиле разгорелся колдовской огонь, и ослепительный луч вместо тёмного циферблата с двенадцатью башнями прожёг среди серых облаков новый, огненный, который будет отсчитывать часы до выезда башни со Злыстной части долины.

Арий уже спустился к таверне, когда на колокольне громыхнул первый удар. Звон пролетел по башне и гулко ухнул к подножию. За ним загремел второй. А под третий Синдибум ввалился в «Гадкую виверну».

У входа застыл вышибала Дробовик. Непроницаемое лицо покрывали защитные руны. Синяя вязь тянулась от бритой макушки, петляла по прорезанному глубокими морщинами лбу, обвивала ледяные глаза, срывалась индиговой стрелкой с горбатого носа, перечерчивала щеки и, закручиваясь, убегала по толстой шее вниз. Сюртук с малиновой бабочкой едва сходился на груди и трескался на огромных плечах.

— Не злыстного вечера! — пожелал Арий, непроизвольно вжимая голову в плечи.

— Задуришь — выкину, — предупредил Дробовик, почти не разжимая губ.

— Ни-ни, — пообещал Синдибум и проскочил мимо него в зал.

Посетителей почти не было. Широкие столы с вырезанными на ножках, гадко скалящимися вивернами пустовали. Только у стойки рядом с трещащим камином, глядя в кружки, шептались два тощих травника. А тавернщик упорно тёр блестящий бок графина и на Ария даже не взглянул. В дальнем углу у сложенных пирамидой бочек застыл Конусмастер. Крошечное тело потерялось за столом, так что торчали только тонкие длинные руки и голова. Тёмные глаза сузились, превратившись в две черточки, платок сполз с подбородка, а белые губы растянулись в безумной улыбке. Синдибум даже вздрогнул. Так неестественно раздалось лицо смотрителя. Казалось, если он поднатужится, оно лопнет и заляпает его хихоньками всю таверну.

Арий протиснулся между лавок, зацепился за свисающую с жерди тушку кролика, и чуть не смахнул свечу с длинного канделябра, но всё же влез в угол.

— Тут такое дело, — начал он, присаживаясь к столу. — С реликвией не всё так просто.

Он пытался подобрать слова, но Конусмастер так пялился, не переставая скалить зубы, что они не складывались.

— Вы бы пошли со мной, — предложил Синдибум. — Здесь душно и горелым воняет.

Смотритель не ответил.

— Бабушка просила вас заглянуть. У неё пирог. Любите с ревенем?

Не дождавшись отклика, Арий начал злиться. Злыстная половина влияла на всех без разбору, и невидимые тёмные частицы злысти уже проникали в сердца волшебников. Дурманили головы, заставляя вспоминать обиды, видеть чёрное в белом и смертельное оскорбление в безобидной шутке.

— У меня его нет. Да чего ты лыбишься-то? Ща как колдану!

Он даже угрожающе поднял растопыренные пальцы, но Конусмастер не шелохнулся. Пустые глаза ни разу не мигнули, а растянутые губы не дрогнули.

Синдибум потянулся через стол и дотронулся до костлявого плеча. Смотритель качнулся и завалился на сложенные руки, сбив кружку.

— А! — подскочил Арий. — Чего это он?

Тавернщик неприязненно взглянул в их сторону и крикнул:

— Дробовик!

От шагов вышибалы стонал и прогибался пол. Скамейки сами отскакивали в стороны, чтобы уступить ему дорогу. Даже огонь в камине начал трещать потише, так, на всякий случай.

— Напился, — пробасил Дробовик, взявшись за шиворот, и встряхнул смотрителя.

Конусмастер болтался в его огромной лапе, как тряпичная кукла. Руки телепались над столом, брякая ногтями по дереву. Вышибала поднял его выше, так что костлявые ноги заскребли по полу носами туфель, и втянул носом.

— Не пахнет, — объявил он.

Синдибум сглотнул, не в силах оторваться от безумной улыбки смотрителя и еле выговорил:

— Не дышит.

— Поэтому и не пахнет, — догадался Дробовик и приложил вторую руку к шее.

Пошевелил губами, считая, и провозгласил:

— Не бьётся.

Арий и сам уже обо всём догадался и попятился.

— Куда? — нахмурился вышибала.

— Домой, — пролепетал Синдибум.

— Сидеть!

Из-за стойки, наконец, выпустив графин из рук, лениво вышел тавернщик. Скривился, глядя на болтающегося в лапах Дробовика смотрителя и в сердцах сплюнул.

— Вот злыстно время. Только колокол отзвенел, уже одного приговорили. Вяжи лысого пройдоху. Всегда знал, что он когда-нибудь вляпается со своими тупыми розыгрышами.

Арий не успел выдавить ни слова, а вышибала уже стиснул его шею.

— Не трепыхайся, — предупредил он. — Помну.