Страница 4 из 26
Составили со скамейки на пол ведро с водой и кастрюли, придвинули старинный сундук. Расселись. В тесноте да не в обиде.
У дяди Яши нашёлся единоверец – Кирка, который тоже считал, что водка самая полезная из всех напитков и лекарств и подставил с готовностью стопку.
– Итак, мы пьём шампунь за Славкины шестнадцать, – перехватила инициативу Катерина. – Кто открывает? Никто? Тогда я! С громом или безмолвно? Конечно, с шумом!
Видимо, у Катерины была счастливая способность мгновенно сходиться с людьми. Она уже командовала всеми, замечая, что Верочка не допила, что «тётя Оля» только пригубила.
– В честь Славиных шестнадцати: ура, ура, ура!
И всем пришлось кричать «ура», вставать, вгоняя в краску от смущения самого виновника застолья.
Пока растаскивали по блюдечкам и тарелкам салат и блинчики, Катерина зорко следила: у всех ли налито, успокаивала Ольгу Семёновну, которая вдруг начала переживать из-за того, что блинчики, наверное, оказались закальные.
– Смолотят, – коротко пробасил дядя Яша.
А Катерина вдруг призналась, что страстно любит море.
– М.О.Р.Е. Вы замечали, что в этом слове всего четыре буквы? А сколько всего в них: плеск волны, буйство шторма, и в них же гладь, покой. Никто не был на море? У нас в Калининграде я летом каждый вечер купалась.
– А я в сапогах по Балтийскому морю плавал, – откликнулся дядя Яша. – Под пулями-то раздеваться некогда.
– А я свою жизнь не представляю без моря, – откровенничала Катерина.
– У меня уже всё ясно. Закончу школу, получу аттестат зрелости и буду стюардессой. Нет, не на самолёте. На теплоходе! Там тоже проводников называют стюардессами. Морская стюардесса! Красиво звучит?
На Катерину смотрели с удивлением: ну и девка, на боку дыру вертит. Всё ей ясно. А до чего уверена в себе. Такая и вправду далеко пойдёт.
– Обязательно обогну Африку и съезжу на Огненную Землю, – хвалилась Катерина. – А потом окончу Московский университет и буду писать книги о море и путешествиях. К примеру, «По пути Магеллана». Как?
Верочка смотрела на Катерину широко распахнутыми от удивления глазами. Витя замер от её неожиданных признаний. Славка сидел как завороженный, и даже Кирка – Канин Нос, цыкнув зубом, бросил: «Во даёт!»
– Бес – не девка, – похвалил Катерину дядя Яша. – Я вот на многих морях и реках бывал. Забавного, удивительного везде там много, а ближе и милее родного Кривобора, Чепцы да Вятки ничего не нашёл. Море – оно приглядится, Катенька.
– Нет, мне море никогда не надоест, – не согласилась Катерина. – Вот второй тост: давайте выпьем за исполнение желаний.
Выпили.
Эта неукротимая Катерина могла, наверное, весь вечер говорить одна.
– В честь этого моего желания поём песню по моей заявке «Бананы ел, пил кофе на Мартинике». Начали! – И Катерина затянула, успевая взмахивать дирижёрски вилкой:
Бананы ел, пил кофе на Мартинике,
Курил в Стамбуле злые табаки,
В Каире я жевал, братишки, финики с тоски.
Они по мне, они по мненью моему горьки,
Они вдали от родины горьки.
Песню знали не все, зато Катерина уверенно вела её и допела до конца. Могла ещё врезать не одну песню о море.
«Ну и пусть поёт, – думал Славка, опасаясь однако, что неистовая Катерина может крикнуть: «А какая у Славы любимая песня? У нашего шестнадцатилетнего?» А он ничего не придумает. Не запоёшь ведь: «В лесу родилась ёлочка». Есть новенькая песня «Опять от меня сбежала последняя электричка». Пусть её поют. Там про какую-то девчонку, из-за которой вечно опаздывает на поезд влюблённый чудак.
– Мне слово, – пробасил дядя Яша, тоже, видать, поднаторевший в застольных речах. – Третий тост пьётся за любовь. Мужчины пьют стоя, женщины – до дна. За любовь!
– Ну скоро до криков «горько» дойдём, – цыкнул зубом Кирка.
– И до этого дойдёт. Девчонки на вас уже во все глаза глядят, – ухватился дядя Яша за рискованную тему. – Это вы, охламоны, ушами хлопаете.
– Ой, угощайтесь, – замяла опасную тему Ольга Семёновна.
Когда попили чаю, поняли, что больше в комнате сидеть невозможно и вывалились всей компанией на крыльцо. Комендант Яков Хохрин ходил с недопитой бутылкой красули, подступал с ножом к горлу:
– За Славку, за племяша моего. Эх, где гармонь? Весельства не вижу. Катерина, где веселье?
– «Каравай», «Каравай», – закричала Катерина, хватая за руки гостей, – а ты, Слав, в центр встань. Не понимаешь что ли? В центр, говорю!
Славка подчинился.
Под удивлёнными взглядами жильцов казармы ходили Славкины гости по двору, бросая длинные косые вечерние тени, и орали «Каравай». Соседям было в диковинку, что у тихих Мосуновых застолье и что, видать, сильно вырос у Ольги Семёновны сын, раз так шумно отмечают день его рождения. И конечно, поразила своей бойкостью дочь новой бухгалтерши Первозвановой. Видать, девка не промах. Только её и слышно.
– Пойдёмте купаться, – сказал неожиданно Славка, – Жарко.
Сначала возмутились: «Как так купаться?» А потом вдруг поняли, что только этим и надо закончить торжество. Конечно, отправилась на карьеры только молодёжь.
– Отбегал я своё, – признался дядя Яша сестре. – А бывало, ой, бывало.
Ох, разнесчастный мальчик я,
Не любят девушки меня,
А любят только вдовушки -
Отчаянны головушки, – пропел он, крутя головой.
– Тише ты, озор, – одёрнула брата Ольга Семёновна. – Все ведь тут тебя знают. А этот-то, поди, около дверей ходит, подслушивает.
Этим, который подслушивает, был давний заклятый враг Якова Серафим Данилович Чуркин, живший тоже в казарме.
– Хрен с ним, пусть ходит и завидует, – беспечно бросил Яков и вылил в стакан остатки красули. – Башка завтра заболит. Да ладно, как-нибудь прокумаркаемся. За Славку-то можно пострадать. Славка у нас хороший, – и опять выдал озорь, – Эх, погуляем, друг Алёша, пока девки дёшевы.
– Тс-с, услышит, – потрясла опять настороженно пальцем Ольга Семёновна. – Озор ты озор. И годы тебя не берут.
Да случались озорные происшествия у Якова Семёновича. Об одном из них напоминала эта казарма. Считай, на мази была свадьба у учётчика торфопредприятия Серафима Чуркина. По хвори не попал он на войну. Как говорят, завалявшийся был женишок, а поскольку других не имелось, то видная красивая повариха Поля Кузнецова дала согласие на замужество.
Уговорил Серафим Чуркин языкастую соседку Березиху стать свахой. Та уже и присказульки наготовила: «У нас есть жеребец, да нет узды, а мы прослышали, что у вас она имеется». Это, чтобы к Полиным родителям пойти и завязать разговор.
С сельсоветом уж была договорённость – зарегистрируют. Серафим пиджак новый шить заказал, ботинки стал чистить, галоши завёл, но не тут-то было: развесёлый, озорной фронтовой старшина Яшка Хохрин, после демобилизации устроившийся комендантом, всё опрокинул вверх дном. Сначала, конечно, на велосипеде катал Полюшку в полюшко, а потом и в сельсовет увёл её регистрироваться.
Серафим Данилыч с той поры исходил ядовитой злобой. Голову отворачивал, когда попадались навстречу Хохрины. А теперь уж что. Так и оставшийся бобылём жил он одиноко в казарме, нелюдимый, злой, рано состарившийся. Говорят, анонимные жалобы строчил во все инстанции. Опасались его соседи.
Только Яков Семёнович ничего не боялся. И, смущая тихую свою сестру, сегодня выпевал давнюю частушку из молодых лет:
Ах, ты, Шура, ах ты, Шура,
Шура из-под Вологды.
Давай, Шура, пошуруем,
Пока оба молоды.
– Ой, озор, ой, озор ты, Яшка! – утихомиривала брата Ольга Семёновна. – Смотри. Уж седина в голову, а всё равно бьёт бес в ребро.
– Не береди ты мою душу, Олюшка, какой бес, – притворно вздохнул Яков Семёнович. Он ещё не чувствовал годы и способен был петь, пить и куролесить.
Эрудит из 8 «б»
На другое утро после затянувшегося дня рожденья Славка залежался в постели, с блаженным смущением вспоминая о том необыкновенном, что приключилось с ним на карьере, куда они отправились искупнуться. Он, конечно, первым бросился в воду. Захотелось показать Катерине, что умеет плавать и «саженками», и «поморскому» – брассом, и даже немного «баттерфляем» – «бабочкой». Однако Катерина на это не обратила никакого внимания. Она не спеша освободила ноги от туфель, скинула платье и, оставшись в оранжевых плавках и в таком же лифчике, стройная, длинноногая, подпрыгнула и легко скользнула в воду. Вынырнув, она пошла ровным сильным кролем. Выходит, ей было чем удивить всех. Классно плавает.