Страница 10 из 26
«Загниголовая» Катерина не заботилась о том, какое произведёт впечатление. Кроме того, она была безалаберно щедра. Мандарины свои дарила налево и направо, деньги давала взаймы, не заботясь, вернут или нет. И конечно, знала такое, о чём они, дергачевские, не имели представления.
После вечернего купания, поцелуя, который вначале оглушил Славку, а потом вдруг стал драгоценным воспоминанием, он дня не мог прожить, чтобы не увидеть Катерину.
То и дело выглядывал в окно своей комнатёнки-выгородки, из которого было видно калитку Первозвановского дома. Не объявилась ли там Катерина? Отправляясь в магазин, делал крюк, чтобы пройти мимо её окон. Увидеть её было для него радостью. Что с ним случилось?
В эти же дни Славка сделал ещё одно, не очень приятное для себя открытие: на досках глухого забора появилось написанное явно Киркиным кривым почерком слово: «Катерина». Значит, Канин Нос тоже втрескался в неё. «Хоть бы покрасивей написал и не углём, а мелом что ли?!» – с досадой подумал Славка.
Умчавшись на велосипеде в бор, Славка вырезал на соснах ножом: «Катенька», «Катюша», «Катерина». Хотелось даже написать «Катёночек». Неужели он влюбился в эту рыжую егозу?
Но в этом он бы никому и ни за что не признался.
Дом с привидениями
Боком к улице, не сообразуясь с нынешней планировкой, стояла самая старая в деревне Дергачи, по-теперешнему в посёлке Торфяной, хоромина, наверное, возведённая ещё тогда, когда не было здесь никаких торфоразработок. Именовали её Домом с привидениями.
В сенях и на чердаке здесь что-то постоянно потрескивало, щёлкало, скрипело, зудело, в ветряную осеннюю пору и зимой – посвистывало, зудело и даже стонало. В Доме с приведениями жил Кирка – Канин Нос со своим дедом Герасимом Савельевичем.
И деду, и внуку нравился их скрипучий ковчег. Киркина мать Анна Герасимовна была одно время самым приметным в Дергачах человеком. Она работала буфетчицей в «Закуске», как называли забегаловку, куда заскакивали мужики, чтоб пропустить «сто с прицепом». Носила она тогда кличку из фильма «Чапаев» Анка-пулемётчица.
Весёлая, налитая молодым соком, с миловидным личиком, расторопная Анка-пулемётчица встречала посетителей прибауткой: «Кто ходит в гости по утрам, тот поступает мудро: то тут сто грамм, то там сто грамм – на то оно и утро. С добрым утречком вас!»
Иногда заглядывал в «Закуску» инженер с торфопредприятия Антон Кузьмич Самосадов, крупный видный мужчина в роговых очках, с широкими, как у Брежнева, бровями. Он разглядывал стоящие шеренгой вина и, играя бровями, балагурил с Анной Герасимовной. Она чувствовала, что нравится инженеру. Пунцовела, горячо сверкала глазами и, как ей казалось, особенно метко, в точку, отвечала на заигрывания.
Жил инженер один. Молодой специалист. Наверное, мечтал встретить подругу жизни или завести близкую знакомую. Старался выражаться позавлекательнее:
– Цветы, вино и женщины – радость жизни, дарованная богом и нет ничего священнее и светлее на свете, – выдавал он.
– Ах, как вы красиво говорите, – взволнованным грудным голосом одобряла слова Самосадова Анна Герасимовна.
– А вот, говорят, есть такое вино «Либфраумильх». Мой друг из Германии привозил. Оно переводится с немецкого как «Молоко любимой женщины». Нет у вас такого?
– Я только коровье да козье молоко пила, – отвечала Анна Герасимовна. – А молоко любимой женщины – это для вас, для мужчин. Только вы чаще не молоко, а кровушку из нас пьёте.
– Клянусь, я не кровопивец, – парировал Самосадов.
Антон Кузьмич окидывал разочарованным взглядом полки с винами. Морщился: «Агдам», наливки, водка. Ему хотелось чего-нибудь поизысканнее.
– «Улыбка», «Чёрные глаза», – почти шёпотом произнесла Анна Герасимовна, – не желаете? Я могу для вас…
Чувствуя расположение Анны Герасимовны Антон Кузьмич почти пропел:
– Для Нового года мне бы бутылочку «Шампанского», пару бутылочек «Улыбки» и, конечно, ваши «Чёрные глаза».
– Для вас будет, – кивнула Анна Герасимовна.
Кирка в это время отирался в «Закуске» со своим корешем Мишкой Ворожейкиным. Он иногда помогал матери убирать посуду, протирать столы, ел на скорую руку. А теперь они просто толкались, слушая пьяные откровения завсегдатаев «Закуски».
Разговор матери с инженером Самосадовым заинтересовал и его, и Мишку. В первую очередь Мишку. Он был старше Кирки года на два. Отец дома уже наливал ему рюмку-другую водки на праздники, полагая, что сын вырос. Мишка этого не отрицал. Он давно считал себя самостоятельным человеком.
Мишку признавали сильно сообразительным парнем. Это он умно ответил писателю, выступавшему у них в школе на вопрос: кто ест грибы?
Писатель думал, что ребята ответят:
– Грибы едят лоси, белочки, коровы.
Мишка же перехлестнул всех. Он сказал:
– Грибы едят горожане.
Правильно. Горожанам делать летом нечего, а в Дергачах работы по горло: сенокос, окучка картошки, пилка дров.
– Умный мальчик, – похвалил его писатель. – Проницательный.
И вот теперь в «Закуске» Мишка, услышав названия вин, проницательно сказал об инженере:
– Во живёт! Нам бы так.
Самосадов бережно унёс редкостные вина в портфеле домой.
Анна Герасимовна осталась очень довольна инженером, поскольку этот молодой холостяк не только набрал дорогого редкого вина, но и сказал ей:
– А вы не откажетесь встретить со мной Новый год?
– Наверное, можно, – потупив взгляд, осторожно согласилась она.
– После командировки зайду, – пообещал Самосадов.
– У Кирки с Ворожейкиным уже был опыт дегустации. Летом послали их в пионерлагерь. И Мишке, и Кирке не понравились линейки, построения. Утром толком не поспишь: подъём! Повезло – надыбали в тумбочке у начальника лагеря початую бутылку водки. Водку они с другими огольцами выпили, а в бутылку поочерёдно сходили по-маленькому и поставили обратно в тумбочку, предвкушая весёлый скандал. Скандал был, но не весёлый. Их раньше срока вытурили из лагеря за нарушение распорядка. О выпитой водке речи не шло. Хитрован был начальник лагеря. Знал, как себя оберечь. За нарушение распорядка дня.
– Не больно и хотелось, – сказал Мишка Кирке по дороге в Дергачи.
– Подумаешь, лагерь. Не поспишь даже, – подпел ему Кирка.
Поскольку инженер Самосадов убыл в командировку, они решили, что есть возможность угоститься в честь Нового года редким вином Самосадова.
Мишка придумал умный план: чтоб никто не заметил, надо залезть в квартиру инженера с тыльной стороны дома, когда стемнеет. Причём не ломая дверь, через туалетное окошко. Из клозета всегда можно пройти в квартиру. Чтобы никто не засёк ничего подозрительного, ни в коем случае свет не зажигать, а обойтись спичками. В компанию взять мелких третьеклассников Данила и Додика, которые бывали в квартире, и они ловчее пролезут в узкое окошко.
Так и сделали. Ворожейкин шагал по снегу впереди в здоровенных отцовских валенках. Пусть думают, что взрослый был вор. Мелкота ползла след в след. Это была ещё одна хитрость Ворожейкина.
Ворожейкин, прижав рукавицей сортирное стекло, почти беззвучно сколол уголок, чтоб проходила рука, отломил штапики и стекло вынул. Путь был открыт. Первым полезли мелкие Данил и Додик, но дверь открыть не смогли. Слабаки. Тогда полез Кирка. Азарт опасности заставлял всё делать быстро и предусмотрительно.
– Я тут, – прошептал он, забравшись в сортир.
– В очко не провались, – предупредил Мишка.– Не хватало
ещё, чтоб из говна тебя вытаскивать.
Мишка был хладнокровен. Насмешничал. Но и Кирка дверь открыть не смог. Тогда протиснулся Мишка. Стало в уборной тесно, будто килькам в консервной банке.
– Навалились, но чтоб без стука, – командовал Мишка, напирая на дверь, однако та не поддавалась. Хорошо была заперта изнутри. А так умно всё было продумано.
Приуныли.
– Через веранду,– осенило Мишку и, выбравшись обратно в окошко из туалета, они выломили уголок стекла в раме на веранде. Там окошко было даже побольше, так что снова один за другим легко протиснулись все четверо.