Страница 52 из 64
Ножка, обутая в кожаный сапожок, опустилась на его пальцы. Фер взвыл от боли, но не выпустил ступеньку.
— Я помогу тебе, любимый! — Лин была страшна. Бездонные чёрные глаза… Как под капюшоном самой смерти…
— Я помогу тебе умереть, — она сильнее надавила на пальцы ногой. Что-то хрустнуло, и рука взорвалась болью.
— Я буду править Ностра-Дамнией вместо тебя, за спиной нашего сына, любимый. А ты, увы, этого не увидишь.
Она подняла ногу и со смехом, звонким, переливчатым смехом серебристых колокольчиков, ударила его по пальцам. Те разжались.
— Нет, нет!
Беспомощное ощущение падения в пустоту. Паника. Удар. Боль. Темнота.
Фер открыл глаза и тут же пожалел об этом. Нет, Великий Магистр, сжалься, дай умереть! Боль оказалась такой, что хотелось орать во весь голос. Только огромным усилием воли, непонятно как сохранившейся в его отбитом в котлету теле, Фер удержался от крика. Болело всё. От самой маленькой косточки до самой большой мышцы… Фер зажмурился, аж слёзы брызнули из глаз. За что?
Боль пульсировала в каждой клеточке тела. Подвывая, он попытался вспомнить, что случилось. Как будто кто-то накрыл его тёмным мешком, стукнул по башке… Ничего… Он умрёт. Он никогда больше не увидит Алису…
Кто такая Алиса?
Сделайте же что-нибудь!
Кто-нибудь!
Фер поднял голову. Слава магии, позвоночник не сломан! Левая нога была неестественно вывернута и не отвечала, когда он хотел ею пошевелить. Боль сконцентрировалась в бедре, в голени и в левой руке. Всё остальное казалось уже неважным. Усмирить боль… Он один. Совсем один. В пустыне. Откуда здесь пустыня?
Алиса… Лин… Кто из них был в экипаже? Кто толкнул его в спину? Драконы… Там были драконы… Нет, это бред, драконов не существует! Боль играет с ним странную шутку… Великий Магистр, уйми боль или дай умереть…
Фер попытался пошевелиться, и крик вырвался из его горла. Правой рукой, которая ещё слушалась, зажал сам себе рот. Пустыня Падших магов — не то место, где можно дать волю чувствам и орать, как резанному… Идиотская идея лететь на пегасах над пустыней… Почему они оказались в экипаже, запряжённом пегасами, над пустыней?
Солнце жарило над головой. Песок припекал снизу. Боль убивала изнутри. Он умрёт…
Пот заливал глаза. Фер утёр лоб ладонью и осмотрелся сквозь застилающий взгляд туман. Бескрайнее жёлтое поле. Барханы. Песок. Жёлто-сизое небо. Лиловое облако. Кое-где серые мазки колючих кустарников. И память не желает подсказывать, есть ли в пустыне Падших магов оазисы… Вода… Ривиус, почему ты путешествовал по всей Амарре и ничего не написал про ближние земли?
Он очнулся ближе к вечеру, когда солнце уже склонилось низко к горизонту, касаясь краем диска барханов. Кто-то гладил волосы… Кто здесь? Фер открыл глаза, страстно желая увидеть знакомое лицо. И увидел.
Отец сидел рядом с ним. Одет в свой любимый рабочий сюртук, а не те финтифлюшки, в которых его похоронили. Он был таким, каким Фер запомнил двадцать седьмого ариго при жизни — крепким, кряжистым, с длинными светлыми волосами, с морщинками вокруг глаз. И сейчас голубые глаза улыбались. Отчего отец радуется?
— Папа, — тихо позвал его Фер. — Папа… Отец, я умер?
— Нет, Великий Магистр миловал, — ответил призрак глубоким хрипловатым голосом. — Ты жив, и это радует меня. Ты сильный, ты справишься, сын.
— Тогда… Почему я вижу тебя?
Отец накрыл ладонью его щёку, погладил висок большим пальцем, как раньше, когда Фер был маленьким мальчиком. Усмехнулся:
— Мы в пустыне Падших магов, наверное, поэтому. Обычно сюда попадают уже после смерти, а ты отчего-то здесь в своём собственном теле.
— Меня хотели убить. Она… Моя жена…
Отец вздохнул, поднимаясь:
— Жёны… Это всегда сложно. Меня тоже убила жена.
— Я наказал её…
— Накажешь и свою.
— Если выживу.
— Мы сделаем всё для этого!
— Кто мы, отец? — вдруг выкрикнул Фер с неожиданной злостью. — Кто? Я здесь один! Ты мёртв! Ты оставил меня наедине с аригонатом, с властью, с твоей безумной Сенорой! Я был не готов!
— Ты справился, — усмехнулся отец. — У тебя были союзники.
— Сейчас их нет… Я снова один… И Лин… Ведь я любил её, искренне, а она…
— Её ли ты любил, сын?
Фер замолчал, потрясённый словами отца. Снова вернулась утихшая было боль. Сквозь застилающую глаза пелену Фер словно наяву увидел сероглазую девушку в синем подвенечном платье, с матушкиными голубыми алмазами на груди. Не Лин. Алису. Теперь он вспомнил. Её звали Алиса.
— Отец, я знаю! Я понял!
Но двадцать седьмой ариго исчез, как будто его и не было. Фер с трудом огляделся. Нет! Отец, вернись… Мы ещё не обо всём поговорили… Пожалуйста!
Он устал от боли. Хочется пить… Слишком жарко… Он поджарится на этом песке, как отличная яичница! Мозг закипает, как белок, становится густым и слизистым… Хоть бы уже дали умереть…
Вдали, за дрожащим от жары воздухом, показались две неясные фигуры. Они шли так спокойно, будто пустыня — это дворцовый парк, где можно гулять в тени фруктовых деревьев. Ни солнце, ни песок не беспокоили их. Отец. И незнакомая старуха. Седая, худая, маленькая. А стати в ней больше, чем в двадцать седьмом ариго. Тоже призрак… Фер устало закрыл глаза. Всё это тлен. И жизнь его тлен. Он сдохнет здесь, как чумная собака, но собаку хоть пристрелят, чтобы не мучилась, а его пристрелить некому.