Страница 4 из 18
– Значит, в оранжерее поселился призрак. И он носит ботинки, которые больше моих. Я нашел следы.
Сизиф все еще хмурился.
– У нас нет таких высоких людей…
– Что ж, в оранжерее кто-то был, – заявил я. – Недолго.
– Мы осмотрим долину. Если в оранжерею пробрались бродяги, мы должны знать. Там есть ценные вещи.
Я почувствовал себя никчемным идиотом, потому что не мог помочь.
– Без необходимости не выгоняйте их. Можно подумать, нам важна та тысяча акров.
Судя по выражению лица, Сизиф хотел поспорить со мной, но не успел.
Казалось, все произошло медленно, хотя это было невозможно. Садовники обвязали веревками ствол сосны, собираясь свалить дерево, но оно наклонилось всего на несколько дюймов – раньше, чем они были готовы. Огромная сломанная ветка хрустнула и, дымясь, рухнула прямо сквозь поврежденный участок крыши, разрушая ту еще больше. На тропинку посыпался дождь из черепицы. Я был уверен, что услышал резкий звон еще до того, как ветка с оглушительным грохотом упала на главную лестницу в доме, что опровергло бы все открытия Галилео. Затем наступило мгновенье тишины. Казалось, все замерло. Был слышен лишь шорох падающей хвои и тихое шипение пламени под дождем. Но через секунду в доме что-то взорвалось.
От взрыва выбило окна, все заволокло дымом и пылью. Мы стояли достаточно далеко, чтобы избежать травм. На секунду все происходящее показалось мне прекрасным, потому что солнечные лучи персикового цвета все еще проникали сквозь ветви дерева. Свет пробивался сквозь дым, словно нити в ткацком станке. Запах горящей бумаги и кирпичей царапнул мое горло. Должно быть, люди кричали, но я ничего не слышал, кроме хруста гравия под лапами прыгнувшей ко мне Гулливер. Первым настоящим звуком стал ее лай.
Наверное, она что-то увидела или почувствовала сквозь дым, потому что бросилась к входной двери. Я последовал за ней, торопясь изо всех сил. Пока я шел, дым рассеялся. Часть внешней стены, а также стена между передней и кабинетом Чарльза была полностью разрушена.
– Ну же, давай найдем его, – сказал я, подталкивая Гулливер вперед.
Собака поняла меня и бросилась через разбросанные кирпичи. От ее обычной неторопливой походки не осталось и следа. Я последовал за ней. Дверные пролеты практически уцелели, но теперь в передней лежало то, что осталось от взорвавшейся ветки. Повсюду были разбросаны обломки, и каждый горел, как фосфорная лампа, распространяя дым. Пламя было зеленовато-голубым. Гулливер залаяла. Она нашла Чарльза – он стоял в углу, рядом с рабочим столом. Она подтолкнула его мордой в мою сторону. Он был цел, но от удара головой под волосами блестела кровь. Чарльз шатался, несмотря на то, что опирался на оба костыля.
– Чарльз…
– Черт бы тебя побрал! – закричал он. – Тебе что, так не хотелось расставаться с этим дрянным деревом, что ты натер его скипидаром?
– Не говори чепухи, я ничего не делал.
Я протянул руку, чтобы помочь Чарльзу перешагнуть через кирпичи возле двери.
– Не трогай меня, – рявкнул он.
– Послушай, поругаться с кем-то и взорвать его – это разные вещи.
– Ты бы сделал это в нужном настроении, – сказал Чарльз. – И ты это знаешь. Даже распятие может попасть под твое понимание безобидного и приемлемого насилия.
– Взгляни на это, – я показал рукой на яркое пламя, проигнорировав его слова.
Он перевел взгляд. Хоть он и отказался от помощи, но все же оперся на мою руку. Его голова едва доходила до моего плеча. Чарльз был таким хрупким, что его прикосновение не походило на человеческое.
– Что может так гореть?
– Я не знаю.
Как только мы оказались снаружи, я осмотрелся в поисках не сильно большого обломка ветки. Такой нашелся прямо рядом с дверью. На ощупь он был еще теплым. Я понюхал его, ожидая почувствовать запах динамита, но его не было. Затем я вынес ветку на свет и только тогда увидел, что внутри вся древесина была пористая, как очень маленькие пчелиные соты.
– Это что, какая-то болезнь? – пробормотал Чарльз.
– Я не… Боже, только подержи ее в руках. Она легкая.
Я вложил ветку в его руку, которая тут же дернулась наверх, потому что ветка весила гораздо меньше, чем могло показаться.
– В ней ничего нет, – наконец сказал я. Я повесил трость на руку и нашарил несколько спичек в кармане. Чарльз нахмурился, но не отвел взгляд, когда я поднес горящую спичку к ветке. Она не загорелась, но на всякий случай я бросил ее в траву. Через секунду она взорвалась, как бомба, оставив небольшой кратер на траве.
– Она взрывается, – медленно произнес Чарльз.
– Послушай… У тебя расширенные зрачки, это сотрясение. Присядь.
Мы сели на разрушенные кирпичи. Гулливер положила морду на колено Чарльза. Обычно ему это не нравилось, но теперь он потрепал собаку по ушам. Я попытался смахнуть пепел с его пиджака, но он шлепнул меня по руке.
– Не нужно, – буркнул Чарльз. Судя по голосу, он устал от меня больше, чем когда-либо. – Как это произошло?
– На земле было стекло. Вороны утащили его в гнезда, а когда вышло солнце…
Казалось, Чарльз не слушал меня.
– Что мы будем делать с дырой в стене?
– Заделаем кирпичами. Пока что можно заколотить ее досками, – ответил я. В глубине души я знал, что доски останутся навсегда.
Дождь усилился, и пламя в дереве наконец погасло. Садовники столпились в гостиной с ведрами. От сломанной ветки остались одни угольки. Я помог Чарльзу обойти дом и пройти на кухню. Мне было стыдно за себя – еще два года назад я мог донести его на руках. Усадив его за большой стол, на котором лежало тесто – должно быть, Сара выбежала во двор узнать, что произошло, – я налил Чарльзу немного крепкого ямайского рома, который приобрел в городе у контрабандистов. Вероятно, его можно было купить и законным путем, но проскальзывать в заднюю часть кондитерской братьев Крили было традицией с раннего детства, когда отец впервые взял меня с собой. Эту традицию я изо всех сил старался сохранить. Тем более мне нравилась идея пекарей-контрабандистов, тайно поставляющих ром из Кале.
Чарльз попросил меня не суетиться, но я оставил Гулливер с ним и вышел под дождь, чтобы проверить, все ли в порядке с садовниками. Я собрал их и пересчитал. Все были на месте, самых молодых потряхивало от пережитого. Зная, что Чарльзу не понравится эта идея, но предпочитая не думать об этом, я провел всех на кухню, чтобы угостить чаем. К моему удивлению, увидев других людей, Чарльз, казалось, задышал свободнее. Садовники, по большей части крупные мужчины, также испытали облегчение, когда кто-то настолько хрупкий проявил заботу о них. Уже через минуту все общались так, словно всегда были близки. Гулливер радостно виляла хвостом.
Я встал у печи, прислонившись спиной к горячей стене. Взрыв не задел меня, но в позвоночнике что-то болело, и от тепла становилось легче. Ко мне подошел Сизиф. От него пахло потом и травой, и я медленно вдохнул этот запах. Я скучал по времени, когда крепкое здоровье и быстрые движения позволяли мне потеть от реальной работы.
– Откуда, вы сказали, это дерево? – спросил он.
– Из Перу.
– Наверное, у них от этого много проблем.
Я усмехнулся, не отрывая взгляда от чашки.
Сизиф немного помолчал и наконец сказал:
– Хорошо. Я попрошу садовников проверить территорию. Пусть найдут вашего таинственного бродягу.
Я кивнул и остался с Чарльзом и Гулливер. Как бы мне ни хотелось это признавать, я любил Чарльза гораздо сильнее, когда он был расстроен. Мы впервые за долгие годы смеялись вместе. Когда садовники вернулись, то сообщили, что ничего не нашли. Оранжерея была пустой, как и лес, который слишком зарос, чтобы быстро пройти сквозь него. Нельзя было пробраться даже к старым ямам с углем. В оранжерее и рядом с ней никого не было, и в конце концов я засомневался в увиденном. Наверное, след в оранжерее был моим, просто он размылся от влажности.
На следующий день я вышел из дома в смешанных чувствах, но оранжерея была единственным теплым местом, куда я мог пойти. Пока я шел к стеклянным дверям, то успел убедить себя в том, что все выдумал. Но кто-то повесил карту Перу обратно на крючок. Я осмотрел папоротники и заглянул под диван. Никого не было, но статую снова двигали. Она все еще стояла у могилы, но не так, как до грозы. Теперь она была повернута ко мне лицом. Никто так и не признался в том, что повернул ее.