Исполнитель желаний

— Ты так и не сказал, для чего он тебе, — Аль-Мара придвинулась к Асану, и робко дотронулась пальцем до гладкой поверхности браслета.

— Ты разве ещё не догадалась? — спросил юноша; в темноте Аль-Мара не видела его лица; они намеренно ушли от костров, чтобы побыть наедине, но, судя по голосу, Асан немного стеснялся обсуждать эту тему.

Аль-Мара не настаивала на ответе, она опять спросила про браслет просто, чтобы что-то сказать, чтобы не молчать тягостно и многозначно, как всегда молчат при прощаниях.

До слуха молодых людей издалека, как будто откуда-то из параллельного пространства доносились гитарные аккорды, восхищённые возгласы, аплодисменты…

— Как же вы осенью, зимой? — спросила Аль-Мара, — в палатках же холодно и сыро?

— У нас есть утеплённое подземное зимовье, — прошептал Асан в самое ухо девушки, ненароком коснувшись щекой воздушного облака волос, — был один умелец, инженер, он ухитрился даже провести туда электричество, эти линии, высоковольтки, тянутся на многие мили через лес…

— Вы сами выкопали землянки?

— Нет, конечно. Так случилось, что неподалеку здесь планировалось строительство трубопровода, и экскаваторами были вырыты глубокие канавы; после того, как строительство заморозили, часть из них засыпали, но не все; под землянки мы использовали их.

— А где живут жрицы?

— Никто точно не знает; одни говорят, будто у них дома на колёсах, микроавтобусы со всеми удобствами; другие — будто они обитают в заброшенном замке… Третьи вообще верят, что эти женщины спускаются с небес. Как ангелы. Жрицы — это тайна.

— Но ведь у всякой богини должен быть Храм?

— Не у этой. Она везде и всюду. Каждую весну Земля рождает траву и цветы; каждая жрица — сама является храмом своей богини, ибо храм Прорвы — есть женское чрево, дающее жизнь…

— А браслет, — добавил он, — символизирует дар мужчины великой Прорве за то, что в лице одной из своих дочерей, она распахивает перед ним двери священного Храма Вечной Жизни…

От большого костра по-прежнему доносились песни и голоса; но глухой шум мощных сосновых крон над головами казался громче, темнота отступала со всех сторон, во мху, возле самих ног Аль-Мары, словно осколок звезды, упавшая с неба искорка, зажёгся огонёк светляка.

Совершенно новое, необыкновенно печальное и нежное чувство переполняло сердце девушки; ещё несколько дней назад она и представить себе не могла, что после всего случившегося тогда, в гавани, много лет назад, она сможет испытывать такое по отношению к юноше…

В шатрах лагеря начинали загораться ночники; отсюда, с небольшого холма, освещённые изнутри палатки казались светляками во мху.

Аль-Мара не понимала причин этой внезапной перемены в самой себе, она знала только, что теперь исцелена; толстые стволы могучих сосен, словно колонны древнего храма обступали со всех сторон юношу и девушку, сидящих в тишине; Аль-Марой овладела в этот миг такая горячая стихийная благодарность Асану, его робости, веснушкам, кривому зубу, который было иногда видно, когда он говорил или смеялся. Придвинувшись к юноше вплотную, она нашла на ощупь кисть его руки.

— Скажи, а могу я тоже побыть богиней, хотя бы недолго…

— Она везде и всюду, — прошептал Асан, и ликуя, и не веря себе, и падая жарким лицом в пропахшие лесом и костром рыжие облака.

12

В шатре, когда они остались совершенно одни, и в последний раз качнулась яркая входная занавеска, взбудоражив потоком воздуха пламя свечей, Магатея повернулась к Эрмесу лицом. Они стояли так некоторое время — просто глядя друг на друга и не произнося ни слова.

— Время пришло, — она как будто с усилием нарушила это немного затянувшееся молчание, — ты здесь…

Эрмес ничего не ответил; он смиренно опустил взор и смотрел теперь не на возлюбленную, а прямо перед собою, на застланный мягким узорчатым ковром и усыпанный сухими розовыми лепестками пол. Порхающее пламя нескольких свечей освещало шатёр загадочно и нежно. По стенам, словно птицы, пролетали неуловимые полутени. Магатея шагнула к Эрмесу. Длинный подол платья потревожил лепестки на полу, с лёгким шорохом они немного переместились вслед за лёгкой тканью, увлекаемые ею. Наверное, именно они источали этот тонкий сладковатый аромат, что иногда накатывал волнами, стоило всколыхнуть тёплый воздух в шатре. Магатея взяла руку Эрмеса с браслетом, поглядела на него, насладилась игрой света на голубоватой гладкой поверхности шлифованного камня, потом чуть сдвинула браслет и нежно поцеловала то место, где он был, тонкую кожу запястья со сплетёнными ниточками бледно-синих вен.

— Берёг всё-таки, упрямец… Страшно подумать, скольким девушкам это стоило слёз, — ласково укорила его она, — я же никогда не хотела быть собакой на сене, я ведь говорила тебе много раз, что ты можешь быть свободен, и в любом случае я позову тебя, когда придёт время…

— Я помнил об этом, Мэг… Я помнил каждое твоё слово… — игравшие на лице юноши краски обретённой долгожданной радости и стыдливого предвкушения делали его ещё красивее, — я не мог, я хотел только тебя…

Магатея сделала ещё один небольшой шаг вперёд, чтобы тут же порывисто прильнуть к нему: рядом с высоким мужественным Эрмесом она оказалась ещё меньше, ещё изящнее. Словно игрушечная. В кольце его крепких рук она наконец позволила себе почувствовать всю глубину собственной беспомощности, слабости и всецело отдаться безнадёжному ужасу перед тем Храмом, что она воздвигла в собственном сознании. Магатея тихо всхлипывала, тесно прижимаясь к выступающим мышцам его груди, словно к камням стены плача… Он несколько раз поцеловал её склонённую русую голову.