Страница 125 из 294
10
Когда стемнело, неподалёку от узорчатых шатров жриц развели большой костёр, к которому постепенно начали стекаться обитатели лагеря — там должна была состояться завершающая часть праздника Солнцестояния. По традиции, юноши, которые днём демонстрировали свою силу, ловкость и успехи в воинском деле, ночью могли проявить себя творчески: посвятить понравившейся жрице стихи, песню или что-нибудь в этом роде.
Сидели широким кругом, на туристических пенках, деревяшках, шкурах, а тот, кто выступал, выходил в центр и стоял у самого костра, чтобы его было хорошо видно всем в ярком свете пламени. Для играющих на музыкальных инструментах здесь был установлен небольшой удобный пенёк.
Выступали как юноши, так и девушки. Любительское, неумелое, но искреннее творчество этих людей дышало каким-то сближающим туристическим походным теплом; несмотря на заметные несовершенства, смотреть и слушать было приятно. Кирочка отметила про себя, что попадаются и весьма неплохие произведения. Не выходили в центр круга только жрицы, вероятно, за ними было закреплено положение почётных зрителей. С присущей им грацией они лишь одобрительно качали головами и награждали понравившихся исполнителей лёгкими всплесками аплодисментов.
После того, как выступил последний желающий, и все торжественно умолкли, ожидая, что жрицы вот-вот начнут выбирать юношей, которых нынче ночью поведут в свои шатры, Магатея поднялась и, неожиданно для всех, взяв из рук сидевшей рядом девушки гитару, вошла в центр круга.
Судя по реакции публики это было событие из ряда вон выходящее. Удивлённые голоса сидящих в кругу людей зашелестели, словно волны по гравию.
— Вы позволите? — тихо спросила жрица.
Зрители, казалось, разом перестали дышать. Согласие было дано. Молчаливое, но абсолютное. Магатея, придержав сзади длинную юбку, присела на пенёк и, приобняв гитару бережно, как новорожденного, ущипнула одну, другую струну, прислушиваясь к настройке, затем разом погасила звуки, положив на струны ладонь.
— По традиции, жрицы могут быть только музами… — можно было заметить, что она немного напряжена, голос её непривычно возвысился и колокольчиково зазвенел в полнейшей тишине, — но сегодня, пользуясь правами, которые мне даёт ночь моего последнего выбора, я буду петь… Тот, кому адресованы эти слова и ноты, всё поймёт…
Магатея умолкла, а затем, обведя взглядом публику, резво пробежалась по грифу маленькими гибкими пальцами. Энергично ударив другой рукой по струнам, она запела…
Музыка была удивительная, нежная и грустная, полная неописуемых, бормочущих, задыхающихся, тихо всхлипывающих гитарных переборов… Кирочка очень долго жалела потом, что ей не удалось запомнить ни одного куплета целиком, она уловила только общий смысл этой проникновенной исповеди, вплетённой в мелодию. Магатея пела о запоздалой пламенной любви немолодой уже женщины, стыдящейся своих чувств и не смеющей надеяться на взаимность со стороны совсем юного мужчины; верховная жрица разрывала чёрный тюль ночной тишины леса своим неожиданно высоким, трогательно срывающимся голосом; она пела о неизбывной женской мечте познать настоящее большое любовное счастье, о мечте, которую не в силах заставить померкнуть даже подступающая старость; отсветы пламени костра подрагивали в темных глазах жрицы, словно непролитые слёзы; она пела о себе самой, о надежде на грани отчаяния, о сладостной тревоге перед долгожданным искуплением…
Раздирающе эмоционально, безжалостно пела она… У некоторых слушателей к концу песни заблестели глаза. Обидно, что столь сильное по своему воздействию на души людей произведение невозможно было сохранить, увековечить, просто сняв ролик камерой на смартфоне… Кирочке в память запал только припев, который она потом долго повторяла, прислушиваясь снова и снова, вдумываясь, срастаясь с его смыслом…
В течении времени вечном и мудром —
вся радость и боль. Созревающий колос
склонился к земле, ты заметила утром
на гребне свой первый серебряный волос…
И не было б в этой находке печали,
и время тебя так бы не оскорбило,
когда бы все женские чувства молчали,
когда бы не встретила, не полюбила.
Последние аккорды мелодии пролились плавно и очень-очень грустно, стихая, музыка словно утекала, как жизнь, неотвратимо, по капле; эти звуки ещё несколько мгновений дрожали в ночном воздухе, словно тонкие листья на ветру.
В наступившей тишине верховная жрица величественно поклонилась публике едва заметным кивком головы. Со всех сторон раздались громкие аплодисменты. Когда они схлынули, Магатея подошла к Эрмесу.
Сидя в первом ряду, он смотрел на неё снизу вверх своими диковинно сияющими серебристыми глазами. Восхищенно. Благодарно…
— Идём, — сказала она повелительно, протянув ему свою твёрдую маленькую руку.
Застенчивая и счастливая улыбка тронула красивые губы Эрмеса; лёгким движением он поднялся на ноги и смиренно последовал за нею, быстро идущей впереди, мимо остальных. Сидящие у костра молча провожали их печальными задумчивыми взглядами.
11
Асан и Аль-Мара сидели в темноте на толстом бревне, обозначающем границу лагеря; в вышине над ними чинно покачивались чёрные шапки сосен; несколько мелких звёзд среди ветвей теплились, словно невообразимо далёкие костры, неровным дрожащим светом.
— Жрицы отбывают с восходом солнца, — сказал юноша, — вас мы выведем к озеру ночью, так положено, необходимая предосторожность, во мраке сложнее запомнить дорогу…
Аль-Мара вздохнула.
— Ну что, будем прощаться?
Асан молчал, вращая на хрупком запястье свой гладкий прохладный браслет. Обоим было очевидно, что им не суждено увидеться снова. И так же оба чувствовали, что между ними, если они расстанутся сейчас, останется недосказанность, незавершённость. Нужно было утолить ту трепетную тоску, то робкое искание, которые каждый из них находил в себе.