Страница 10 из 43
— Доберемся-доберемся, — подхватил Амети, забираясь в седло, — недалеко осталось.
День близился к закату, когда по белой от пыли дороге, оставив за спиной столицу, путники подъезжали к высившемуся на безлесой горе огромному зданию, чья крыша в вечернем свете сверкала огненным блеском, а стены отливали зеркальной белизной. В двух сотнях рангар от высоких, в три человеческих роста, Врат Скарабея, украшенных позолоченным изображением солнечного диска, их остановили черно-красные солдаты. На возмущенные крики и вопли Амети из поставленной на обочине палатки вышел их командир, одетый в вороненую кольчугу и красный плащ поверх нее. В сильных и недвусмысленных выражениях офицер сообщил жрецу, кто он такой и куда должен отсюда идти. Идти надо было далеко, и Амети услышал, как Нимрихиль за его спиной издал звук, больше всего похожий на сдавленный смех. Жрец обозлился и пригрозил проклятием, но командир махнул рукой, и один из солдат стукнул лошадь Амети по морде плоской стороной копейного железка, так что смирный мерин от неожиданности взбрыкнул и чуть не сбросил жреца в пыль. Справившись с конем, Амети потрусил прочь под дружный гогот солдат. Когда они спустились за поворот, где их уже не было видно от ворот, Амети подъехал к Нимрихилю и зло бросил, сплюнув в пыль:
— По милости этих отродий прокаженной суки нам придется теперь добираться в Храм через подземный лабиринт, бросив коней возле входа. И молись кому хочешь, чтобы там тоже не оказалось королевских солдат!
Амети слез с коня и, ведя его в поводу, свернул с дороги на еле заметную тропинку, извивавшуюся по голому каменистому склону за отрог горы. Следопыт последовал за ним.
Они шли около часа, прежде чем добрались до нужного места. Амети внимательно смотрел по сторонам и ворчал, что когда начнет темнеть, он просто не увидит хода в подземелье. Наконец, с помощью следопыта, углядевшего в пыли следы чьих-то ног, ведшие за большой серый камень, жрец нашел вход — узкую и низкую расщелину, сквозь которую надо было ползти на четвереньках.
Снимая с лошади суму с драгоценной флягой, Амети посмотрел на алеющий ясный закат, соображая время:
— Бегом придется бежать по лабиринту, а то не успею ни с кем поговорить до жертвоприношения...
— Какое жертвоприношение? — вдруг стремительно обернулся к нему Альвион, собиравший свои вещи в старую торбу, из которой обычно кормился овсом его гнедой.
Амети в очередной раз мысленно проклял свой длинный язык.
— Еженедельное, какое же еще? — сказал как можно более простодушно. Но это не помогло. Следопыт что-то почуял. Он пристально поглядел в глаза Амети:
— Облаченный в красное, ответь: какую жертву приносят в день валанья каждую неделю в Храме Золотого Скарабея? — очень серьезно вопросил Альвион. Рука его непроизвольно стиснула рукоять изогнутого клинка.
— Эй, ты это... зачем за оружие взялся... Мы ведь с тобой сделку заключили, ты мне поклялся... — залопотал Амети, холодея. — Ты поклялся, что не причинишь мне вреда! — закричал он, в ужасе пятясь от следопыта и закрывая лицо словно от удара. Альв застыл неподвижно. Лицо его сильно побледнело, несмотря на краску.
— Жрец, это человеческая жертва...
Амети, не имя сил отпираться, кивнул. Некоторое время следопыт смотрел на жреца, и на его лице читались гнев и ненависть. Потом он сказал:
— Тебе бояться нечего: я не трону тебя, если ты не предашь меня. Но твой Храм... Я... Если я смогу, я уничтожу его. Так и знай.
У подножия горы, на которой высился величественный Храм, чьи посеребрёные стены возносили золотую крышу на восемьдесят локтей, эти слова, сказанные человеком с рабским клеймом, мелькавшим в прорехе грязного рукава, не показались жрецу шуткой.
Альвион снова склонился к своим вещам, словно пытаясь скрыть свои чувства, но Амети слышал его тяжелое дыхание.
— Поторопись, если хочешь успеть, — сухо бросил нумэнорец, убирая в седельную суму, остававшуюся на гнедом, свой ятаган.
Амети, чувствуя, как колотится сердце, собрал вещи, и Нимрихиль отвел лошадей вниз по склону, туда, где виднелась какая-то скудная зелень. Там следопыт их и оставил пастись. После этого он, вслед за Амети, пробрался сквозь расщелину.
В подземелье Амети высек огонь и зажег захваченную у старухи свечу, при неровном свете которой они отправились дальше вдоль грубо обтесанных стен. Потолок вскоре сделался выше, но недостаточно, чтобы нумэнорец мог выпрямиться.
Это был настоящий лабиринт, сквозь путаницу ходов и поворотов которого даже памятливый Амети не всегда помнил верный путь. Время от времени он подносил свечу к непонятным знакам, высеченным на поворотах. Пару раз им пришлось перепрыгивать через пересекавшие тропу провалы, откуда тоскливо тянуло сыростью и гнилью. Но проход все время вел их вверх.
Наконец Амети остановился перед небольшой железной дверью. Собравшись духом, он обратился к Нимрихилю:
— Если хочешь остаться в живых, то молю тебя: не выказывай никакого недовольства или удивления, а паче того — отвращения к тому, что увидишь. Помни, что ты должен выглядеть как раб, вести себя как раб, молчать как раб и терпеть все как раб: иначе ты погубишь не только себя или меня, — тут его голос предательски дрогнул, — но и своего друга не спасешь. Ты понял меня?
Нимрихиль молча кивнул. Лицо его, обезображенное шрамами и покрытое пылью, было в мигающем свете лицом раба. Амети тяжело вздохнул и, задув свечу, отворил громко заскрипевшую дверь. Они вошли в Храм.