Страница 35 из 41
- У нас стала правая машина, и мы потеряли ход. Идти дальше не могли. Как Эссен ни ругался, ничего поделать было нельзя.
- А "Ретвизан", "Полтава" и другие?
- На "Ретвизане" уже при выходе имелась пробоина в носу, а когда он бросился на японцев, то получил вторую пробоину в носовой части и принял через нее столько воды, что стал зарываться на ходу. Вполне естественно, что Шенснович заторопился в Артур. У "Полтавы" была разворочена корма и плохо действовал руль.
- В каком же состоянии был "Пересвет", что Ухтомский повернул в Артур? продолжал допрашивать Стах.
- Злые языки говорят, что "Пересветом" командовал Бойсман, им самим командовал Ухтомский, а князем командовал целый триумвират женщин - его жена, Карцева и Непеннна. Есть японская пословица, что если на корабле несколько капитанов, то он наверняка не придет в порт по назначению. Так случилось и тут. "Пересвет" в бою не получил серьезных повреждений, так же как и "Победа" и "Паллада". Все они могли продолжать путь во Владивосток.
- Струсили, что ли? - спросила Оля.
- Cherchez la femme, Ольга Семеновна. На "Победе" и "Палладе", возможно, тоже были дамы. Они то и дело падали от страха в обморок. Зацаренный с Сарнавским вместо командования кораблями были заняты приведением их в чувство, - улыбнулся Акинфиев.
- Все зло всегда проистекает от женщин, - назидательно заметил Борейко. Крепко намотай это себе на ус, Сережа, и берегись своей амазонки.
Женщины бурно запротестовали.
- Без нас вы, мужчины, никуда не годитесь, - сказала Рива. - Посмотрите на Стаха: человеком стал, как женился на Леле. Раньше ходил замурзанный и грязный; когда ел, когда не ел, а теперь все у него в порядке.
Разговор принял шутливый характер. Зажгли свет, закрыли окна и уселись за ужин.
- Что же вы, горе-мореплаватели, собираетесь теперь делать? поинтересовался Борейко.
- Эссен думает, что Ухтомского отставят от командования. Тогда, быть может, наша эскадра еще раз попытает счастья в бою.
- А пока вас перепишут в морскую пехоту или в крепостную артиллерию, заметил Борейко.
- Андрюшу уже назначили на Ляотешань командовать батареей, - сообщила Рива.
- Это только временно.
- До тех пор, пока ты не поправишься. Ляотешань сейчас самое тихое место в Артуре. Снаряды с сухого пути не долетают, с моря туда не стреляют.
Спокойно, чистый воздух, - одним словом, настоящий санаторий, проговорила Леля.
- Ты, Рива, с ним туда поедешь? - спросила Оля.
- Меня не пустят.
- Значит, на время вы превратитесь в соломенную вдовушку? - хитро подмигнул Борейко.
- Не подкатывайтесь к ней, все равно она на вас и смотреть не хочет, горячо отозвалась Оля, вызвав общий смех.
- Наш милый Медведь, кажется, попал на веревочку, - мягко улыбнулась Рива.
- Едва ли найдется женщина, которая заинтересовалась бы мной, - вздохнул поручик, украдкой взглянув на Олю.
- Женщина не женщина, а некий комарик проявляет к тебе большой интерес! засмеялся Стах.
- Смерть боюсь я их! Жалит куда хочет, а его не поймаешь.
- Ведите себя как следует, так никто вас жалить не будет, - заметила Леля. - Ну, нам пора домой, а то мой благоверный совсем устал, - погладила она по голове Стаха Гости стали прощаться. Куинсан, которая все время вертелась в столовой, кокетливо послала им вдогонку воздушный поцелуй.
- Кому это ты? - спросила Рива.
- Сережа! - И, фыр, кму, в, убежала.
- Ай да Сергей Владимирович! Он, оказывается, без нас тут время даром не терял, - захохотал Акинфиев.
Звонарев сконфуженно пытался объяснить, в чем дело, но его никто не слушал.
- Не сносить тебе головы, если об этом проведает Варя, - предупреждал шутливо Борейко, еще более смущая прапорщика.
Проводив учительниц до Пушкинской школы, артиллеристы пошли к себе на Утес.
Как только Андрюша и Рива отправились на покой, Куинсан вышла из дому и быстро побежала на окраину города в небольшую полуразрушенную фанзу, где застала старого нищего. Она коротко передала ему подслушанные в столовой сведения о состоянии русских судов после боя двадцать восьмого июля, а также их намерения еще раз выйти в море. Выслушав ее, нищий поднес ей хризантему и попытался было обнять, но Куинсан со смехом увернулась и убежала.
На следующее утро Звонарев отправился к адмиралу Григоровичу за телефонным кабелем. Узнав, в чем дело, адмирал тут же написал приказание о выдаче требуемого материала.
Простившись с Григоровичем, прапорщик вернулся на Утес. Первое, что он услышал, подходя к своему крыльцу, был громкий голос Вари, доносившийся из открытого окна комнаты Гудимы.
- Одумайся! Вернись домой, - уговаривала она Шурку Назаренко.
Ответа Звонарев не расслышал.
Когда через четверть часа прапорщик вышел из своей комнаты, он застал в столовой Шурку, рыдающую на плече Вари, и возмущенного Гудиму.
- Это совершенно вас не касается, мадемуазель. Раз навсегда попрошу вас не вмешиваться не в новое дело.
- Шура - моя подруга, и я считаю ваш поступок по отношению к ней мерзким!
- отвечала Варя.
- Вы невоспитанная и грубая девчонка! Сегодня же напишу обо всем вашему отцу и попрошу, чтобы он запретил вам появляться на Утесе! - угрожал взбешенный офицер.
- Пойдемте в комнату, Александр Алексеевич, - тащила Шура своего возлюбленного.
Варя с победным видом вышла на крыльцо.
- Как видите, я умею постоять не только за себя, но и за своих друзей, хвасталась она Звонареву.
- Едва ли ваши действия будут одобрены дома.
- Что влетит мне, я знаю, но это не впервой, - тряхнула головой девушка.
Белый, узнав о жалобе Гудимы, запретил дочери бывать на каких бы то ни было батареях. Затем он написал Гудиме письмо, в котором, извиняясь за дочь, резко указал ему на неблаговидность его поведения в отношении Шуры Назаренко.
На следующий день на Утесе появились незваные гости: военно-санитарный инспектор крепости доктор Субботин в сопровождении нескольких врачей и интендантов. Жуковский справился о цели их прибытия на батарею.
- Здесь будет устроен лазарет для слабосильных и выздоравливающих после ранений солдат, - ответил Субботин.