Страница 28 из 41
Порембский вместе с Кащенко обходил крейсер. Остальные же офицеры, спавшие от жары на палубе, сходили в свои каюты продолжать прерванный сон до подъема флага. На мостике, кроме вахтенного начальника, рулевого и сигнальщиков, никого не было. Лениво оглядывая в бинокль бесконечные пустынные водные просторы, мичман Швейковский отдавал изредка мелкие распоряжения.
- Нам бы, вашбродь, так до самого Владивостока идти, - улыбаясь, говорил сигнальщик Грубко, - тишь да гладь да божья благодать!
В полдень брали высоту солнца и определяли свое положение. Море по-прежнему было пустынно. Только изредка на горизонте появлялись дымки и вскоре исчезали, не приближаясь к русскому крейсеру.
Спокойствие нарушали лишь тревожные вести из машинного отделения. То в одном, то в другом котле лопались трубки. Приходилось перекрывать пар, уменьшая ход до десяти узлов. В машинах появился стук, холодильники тоже были неисправны. Машинная команда сбилась с ног, круглые сутки исправляя различные неполадки.
В связи с этим обнаружился огромный перерасход угля. Жданов пошел к Порембскому. Выслушав его, старший офицер сам спустился в машину.
- Ребята, - обратился он к матросам. - Надо сообща придумывать, как нам выйти из беды. Главное преимущество "Новика" перед японскими крейсерами это большой ход. Если же мы его потеряем, то неизбежно станем легкой добычей для японцев.
- Нам, вашбродь, хоть бы на несколько часов застопорить машины. Мы успели бы перебрать холодильники, подтянуть сальники, - попросил машинный квартирмейстер Кривозубов.
- Растолкуйте Шульцу, в каком мы находимся положении. Дайте нам ночь простоять на месте, и мы справимся со всеми неполадками, - горячо проговорил Фрейлихман.
- Не согласится он на это, - задумчиво ответил Порембский.
Все же он решил переговорить с командиром. Но Шульц и слушать не захотел об остановке машин.
- У нас имеется три машины. Будем идти на двух, а третью ремонтировать, ответил Шульц.
Когда начало темнеть, был отдан приказ:
- Команде плясать и петь песни!
Вахтенный мичман Кнорринг молодым баском передал распоряжение командира.
- Пошли все наверх! Плясать и петь песни! - заорал Кащенко.
Но матросы двигались вяло и не торопились исполнять это распоряжение.
Присяжный гармонист гальванер Савельев, присев на лафет носового орудия, вместо плясовой заиграл грустную "Поехал казак на чужбину далеко, ему не вернуться в отеческий дом".
Минорный тон пришелся по душе матросам, и они тихонько подхватили песню.
- Что вы завыли, как собаки на луну?! - сердито крикнул Шульц с мостика.
- Жарь плясовую! - приказал он гармонисту.
Савельев заиграл русскую.
- Выходи в круг плясать! - скомандовал Шульц.
Но матросы жались и прятались друг за друга.
- Мичман Швейковский, прошу вас показать этим пентюхам, как пляшут русскую, - обратился командир к стоящему среди матросов мичману.
- Это в мои служебные обязанности не входит, - звонко, на весь корабль, отозвался офицер.
Шульц покраснел от бешенства и выкрикнул:
- Красненькую тому, кто первый запляшет!
Никто из матросов не польстился на деньги и не хотел выходить в круг.
- Наши матросы пока еще не циркачи, чтобы кувыркаться за деньги на потеху другим, - пробурчал себе под нос стоявший на вахте Кнорринг.
- Боцман, пляши! - приказал тогда Шульц.
- Есть плясать, - вытянулся Кащенко и, войдя в круг, прошелся вприсядку при гробовом молчании всей команды.
- Еще! - крикнул Шульц, когда Кащенко остановился.
Сурово сжав губы, с угрюмым выражением лица боцман продолжал плясать.
- Пляши, враже, як пан каже! - выкрикнул кто-то из толпы.
Матросы возмущенно загудели. Казалось, еще минута - и вспыхнет бунт.
Почувствовав это, Порембский взбежал на мостик и злобно прошептал на ухо Шульцу:
- Прекратите сейчас же это издевательство над людьми, иначе они вас выбросят за борт!
Шульц метнул яростный взгляд на старшего офицера и громко крикнул все еще пляшущему Кащенко:
- Отставить!
- Есть отставить! - вытянулся боцман и, обтирая потный лоб красным платком, скрылся в толпе.
Нервно подергав себя за бородку, преисполненный гнева, Шульц быстро сошел с мостика и заперся в своей каюте. Матросы сразу же ожили и наперебой заговорили - Камаринского! - крикнул Швейковский гармонисту. - Бобров, выходи!
Покажем, как умеют плясать на "Попике"!
Через минуту вся палуба ходила ходуном под десятками пляшущих ног.
Раненые не уступали здоровым. Бобров, прижав к груди забинтованную руку, с особой страстью откалывал чечетку под аккомпанемент гармоники и лихой посвист матросов.
После пляски запели. Широкая русская песня понеслась над необъятными просторами океана.
Под вечер следующего дня на горизонте показался дымок, который начал быстро приближаться. Заподозрив в нем японский военный корабль, на "Новинке" пробили боевую тревогу и приготовились к бою.
Через четверть часа корабль был остановлен. Он оказался торговым португальским судном "Цельтис", шедшим на запад.
Пароход осмотрели, но не нашли ничего подозрительного и отпустили с миром.
- Теперь нам надо торопиться во Владивосток, чтобы успеть проскочить через проливы, пока японцы не выслали навстречу свои суда, - обратился к командиру Порембский. - Они и так давно нас поджидают и в Лаперузовом и в Сангарском проливах, а может, кроме того, стерегут и севернее Сахалина.
- Спорить, конечно, трудно, но возможно, что погоню за нами пошлют лишь тогда, когда точно узнают наш маршрут.
В течение целой недели до шестого августа "Новик" двигался совершенно беспрепятственно, никого не встречая на пути.
Постепенно становилось холоднее, с севера набегали туманы, чувствовалось приближение холодного Охотского моря. Давно миновали широту Владивостока и подходили к Сахалину. Зародилась надежда, что под покровом тумана, может быть, и удастся проскочить незамеченными мимо японцев через проливы. Смущало только плохое состояние котлов. Из двенадцати пришлось выключить семь, холодильники тоже все время работали неисправно. Сократить расход угля не удавалось. Возникло опасение, что его не хватит до Владивостока.