Ключ Всех Дверей. Бракирийский след

Лаиса закусила губу и посмотрела Даркани прямо в глаза.

– Вы захотели встретиться с нами лично, потому что мы… родом из идеологически чуждого вам мира, и вы хотите проверить… степень нашей благонадёжности?

Даркани рассмеялся.

– Таким же образом вы можете думать, что я хотел бы… идеологически повлиять на вас, обратить в свою веру, как называют это у вас. На самом деле, хотел бы. Вы не смотрите на меня, к счастью, как смотрели бы на императора Центавра, если бы тогда, когда жили на Приме, умудрились попасть к нему на приём. Вы смотрите смело… но это смелость… маленькой храброй сойки перед коршуном, который обещал, что не тронет её гнездо, но всё же остаётся коршуном, он намного больше её, сильнее и опасней. И я не хочу, чтоб было так. Я хочу, чтоб вы смотрели на меня так, как это нормально для Корианны. Как на равного, как на любого из работников космопорта, из продавцов в магазине или водителей в общественном транспорте. Я – не местный правитель, не царь, не жрец, не старейшина, я – такой же, как они, работник, который находится на службе у народа и получает средства к жизни за свою работу, а не за особое имя или особый ореол, приписанный мне. Я хотел бы объяснить вам – хотя полагаю, что вы кое-что уже знаете о Корианне, но знать доподлинно, пока вы сами не жили здесь, невозможно – что вы прибыли туда, где вы будете действительно свободны.

– В каждом из миров свободой называют что-то своё, – произнёс вдруг Ганя.

– Верно. Я ожидаю вашего скепсиса по поводу того, что мы здесь, на Корианне, считаем наше, корианское общество, лучшим, и нашу свободу – подлинной свободой…

– Это нормально, у кого угодно так.

– Мы не считаем себя лучше вас расово, внешне или физически. Это то, какими мы рождаемся, не зависит от нас, а значит – не повод для гордости. Но тот строй, который мы построили, та идея, которую мы вознесли – мы гордимся этим и считаем лучшим, и это естественно, иначе зачем бы мы делали это. Я не жду, что вы очень быстро согласитесь с нами и примете наш образ мыслей, лично я едва ли смог бы в одночасье на вас повлиять, а если мог бы – не стал бы этого делать. Я хотел встретиться с вами лично потому, что это естественно. Вы прибыли в незнакомый вам мир, в котором вам предстоит жить, а я – нарком планетарной безопасности, нормально, если я лично заверю вас, что в этом мире вам нечего бояться. То, что я узнал о вас, располагает к вам. Вы – героическая женщина, мать троих детей, вы происходите из рабочей среды, из самых угнетённых классов Центавра, и то, чего вы достигли своим трудом… в этом хороший пример для наших женщин.

– Не знаю, господин Даркани. Не знаю, слышали ли вы о прежнем моём роде занятий…

– Это не имеет значения. В вашем деле сказано, что вы швея, очень хорошая швея. Это почётно на Корианне. Я не стану сразу призывать вас пойти на фабрику и отдать детей на воспитание в интернаты, я понимаю, что вам сложно будет переключиться на наш образ жизни. Но вы можете обратиться на фабрику и узнать, какую работу вы сможете выполнять на дому, чтобы дети могли жить с вами и посещать одну из школ со смешанным составом. Мы перешли на интернатское воспитание пока не полностью, школ нового образца пока нет в достаточном количестве, и многим детям приходится жить в семьях, приходя в школу только на занятия. Поэтому сразу хочу сказать, у меня нет цели навязать вам наш образ жизни. У меня есть цель показать его преимущества, чтобы вы прониклись им. И… здесь не принято обращение «господин». Я знаю, что оттенок этого слова в языке землян иной, чем в вашем родном, но всё же это… не плохо – нежелательно. Обращение «господин» в земном языке считают уважительным и вежливым, но на самом деле это холодная вежливость чужих и равнодушных друг другу людей, это обращение к стенам и закрытым дверям. Это фальшивое уважение, неприятное корианскому гражданину. У нас друг друга называют «товарищ» – это слово земного языка, знакомое вам в значении «приятель». Но у него есть и более высокое значение. Хотя в целом земные языки сложноваты для корианцев, это слово очень легко вписалось в наш язык, словно родилось в нём. Его легко произносить. Вы, центавриане, ближе к землянам, чем мы, вам это тоже должно быть легко.

Лаиса покачала головой.

– Знаете, наверное, центаврианка – это что-то более глубокое, чем я думала… Я способна не очаровываться внешним блеском, что как раз естественно для среды, из которой я происхожу. Императора и высших дворян я не видела, конечно… кроме принца Диуса, но это отдельное… Но когда видишь одного, другого, третьего… вырожденца именитого рода… пьяным и без рубашки, понимаешь, в конечном счёте, что мишура прикрывает суть очень неплотно. Но на меня действительно действует… подлинно великое имя, заслуженное человеком великое имя. Подлинное величие подавляет, вселяет робость. Я так понимаю, вы недовольны именно этим. Мне кажется, именно с подобным я сталкивалась в общении с президентом Шериданом. На Центавре его воспринимали, практически, как императора, а он всегда был против попыток его обожествления. Он любил ходить по городу один, без охраны… и вы, должно быть, тоже? – и его речь всегда была речью простого, открытого человека, который словно бы не понимает, как высоко над всеми он находится.

– Я хорошо знаком с принцем Диусом и сыном президента Дэвидом. И мне думается, если два … представителя знати своих миров вписались в корианскую действительность, то и вы тем более впишетесь. Общество вашего родного мира является прямой противоположностью нашему, неравенство там возведено в закон. Общество землян является следующей эволюционной ступенью, равные возможности там по крайней мере декларируются на словах. Общество Минбара, в котором вы жили эти годы, построено по иным принципам, оно скорее теократическое, и я воздержусь от критики этого пути, в такой общественной формации много положительного – отсутствие таких форм эксплуатации, какие имели место у нас, и имеют у землян и центавриан, постулат о служении обществу… Но я не назвал бы такое общество идеальным, и не пожелал бы Корианне такого пути.

– Почему? – дёрнул бровью Ганя, – или почему позволяете себе желать другим мирам своего пути? Потому что ваш путь правильный, да?

– Естественно, – добродушно усмехнулся Даркани, – а как же иначе? Земляне говорят, что всяк кулик своё болото хвалит, а один достойный сын минбарского, что интересно, народа сказал, что декларируемое уважение к чужому пути – разновидность дипломатии, а дипломатия – это высокопоставленная ложь. Один земной учёный-политолог, приехавший к нам сюда изучать любопытное для него явление, говорит, что корианцы, возможно, в самом деле какие-то особенные, и им удастся построить то, что не удалось землянам… Наверное, он считает, что это должно считаться очень лестным для нас. Но нам такая лесть не нужна. Я не думаю, что мы особенные. Я думаю, что общества разных миров развиваются всё-таки по сходным законам, и одна раса не может быть более… природно предрасположена к созданию коммунистического общества, чем другая.

– Вы считаете, что ваша раса может подать в этом пример другим? – сказал Ганя скорее утвердительно, чем вопросительно.

Вадим переводил взгляд с брата – в его горделивой, напряжённой позе чувствовалось напряжение, настороженность – на корианца. Гане 17 лет, он уже перерос мать, хотя она довольно высокая женщина. Десятилетнему он кажется совсем взрослым, большим и сильным, но вряд ли наркому Даркани, он видит перед собой мальчишку, который лишь немногим старше сидящего рядом и восторженно глазеющего Уильяма. Сколько же лет ему? На момент знакомства с капитаном Гидеоном он был, должно быть, мужчиной средних лет, а с тех пор прошло… страшно подумать, сколько… Сколько продолжительность жизни корианца? Много меньше центаврианской и минбарской, лет 90-100… Кажется, уже тогда Вадим почувствовал некий болезненный укол от этой мысли…

– Разумеется, и это было бы прекрасно. Но перейдут ли другие миры к той же форме устройства общества, зависит не от моего желания, не от пропаганды, а от наличия исторических и экономических предпосылок, от наличия в обществе необходимых для этого сил. Для этого мало одного желания, хотя желание значит очень много.