Страница 36 из 417
Напарница обернула к нему полное ужаса лицо.
– Алварес! Ты надеешься противостоять всему городу, всему региону, или всему миру?
– А ты б на моём месте не стала, Дайенн?
Старший Жрец о чём-то вполголоса посовещался с отцом. Столпившиеся в дверях, но не смеющие шагнуть внутрь горожане возбуждённо загудели, предвкушая кровь. Жрец обернулся на них, и гомон враз стих, словно выключили звук.
– Девушка совершила преступление. И чужак совершил преступление. Но и наши соотечественники совершили нарушение, решив судить преступницу сами, без суда верховного жречества города, как подобает делать.
Из дверей заголосили что-то в ключе, что всегда за такое преступление следует именно такое наказание, веками так делалось и сейчас так должно быть, тут и думать нечего. Жрец снова зыркнул, голоса снова смолкли.
– Как бы ни был очевиден этот случай для вас, не подобает брать на себя функции, которые Наисветлейший возложил на своих верховных жрецов. Этим вы порочите нашу веру и порочите Учителей, которые призваны блюсти закон и порядок. Любое преступление, великое или малое, простое или сложное, должно быть расследовано Просветлёнными, которым разумение даёт Наисветлейший, над любым преступником должен состояться справедливый суд, чтобы каждый, кто услышит, мог извлечь для себя урок.
«Ого как… Так послушаешь – общество потенциального благоденствия, да вот беда, чуть отвернётся пастух – овцы глотки друг другу перегрызают… Это они перед нами этот фарс разыгрывают, или я чего-то ещё не понимаю?».
– Сейчас вечер, а суд не может проводиться ночью, когда око Наисветлейшего не взирает на нас. Суд состоится завтра, после Полуденного Моления. Эту ночь девушка проведёт в одной из Внешних Комнат…
Кроме того, что на Лорке нет полиции, на Лорке так же нет тюрем. Незачем – тюремное заключение как мера наказания не имеет места быть. За тяжкие преступления – казнь, за не тяжкие – телесные наказания, исправительные работы, штрафы, какие-нибудь сложные формы общественного порицания, в общем, спектр велик, но лишение свободы – не предусматривалось. И то верно, какое лишение свободы, если здесь не знают, что она такое. А для временного содержания преступников использовались специальные комнаты во внешней стене храмового двора.
– А чужеземец…
– А чужеземец – тоже.
Жрец Эонтасеннар изобразил непонимание – получилось это у его в общем невыразительного, безэмоционального лица не слишком убедительно.
– К чему? Мы не собираемся судить чужеземцев по тем же законам и наказывать той же мерой, что своих. Тот, кто не родился среди богоизбранного народа, не обязан…
– А это не обязанность, это право, привилегия и требование. Вы ещё не поняли? Я её не оставлю. Как вы правильно заметили, я не знаю ваших законов, по крайней мере, досконально. Откуда я знаю, может быть, ваши законы допускают тихо удавить её в этой вашей Комнате, а потом сказать, что оно само как-то? Нет уж, если вы заговорили о справедливом суде, я хочу справедливый суд увидеть, от начала до конца.
Дайенн зримо искала баланс между собственной взрывной дилгарской натурой и тем, что требовало от неё минбарское воспитание – слов ей не хватало. Во всяком случае, приличных.
– Алварес, ты, кажется, не понимаешь…
Вадим усмехнулся. Пожалуй, даже спокойнее Дайенн будет думать, что он не понимает. Спятил, перепил, просто заигрался в героя. Гораздо лучше, чем знать, что всё как раз понимает – но делает именно так. Он знал, что в словах старика – хозяина магазина – зерно правды есть, и совсем не маленькое. Что дело это и правда имеет для горожан Лехеннаорте значение именно политическое – мерзкое, проклятое слово, а без него никак. Что им, «чистым верующим», здесь, на «общей» территории, волей-неволей приходится жить и вести себя с оглядкой на находящихся здесь же «еретиков», подчиняться, хотя бы частично, их требованиям, уйти, оставив город полностью под контролем «еретиков» они не могут – а как же святыни, храмовые комплексы с собой не увезёшь, а поднять открытый мятеж не могут тоже – перевес в военной силе слишком не на их стороне. Злость копится и просто необходимо на ком-то её сорвать. Девушка, нагрешившая ещё много лет назад тем, что родилась у родителей, презревших условности ради того, чтоб быть вместе – идеальная кандидатура. Семья отца едва ли за неё вступится – по-видимому, им не хочется лишний раз вспоминать, что Симунарьот им родственник, семья матери, раз уж она была «не той женщиной» для Симунарьота, тоже не захочет высовываться, жениха у девушки нет – кто ж в здравом уме к ней посватается, достойных, что ли, девушек нет. И можно полагать, не вмешайся он – жрецы не поспешили бы со своим напоминанием о порядках, законности и недопустимости самосуда, предоставили толпе как-нибудь самим справиться, пусть выпустят пар и получат повод гордиться собой как защитниками веры и устоев. На то, что вмешался бы кто-то из «еретической» части общественности, надежды мало – может быть, первым побуждением и было бы… Но по соображению, что формально семья относится к староверам, что наиболее психованным из них только повод дай завопить, что их притесняют, вмешиваются в их дела, и призвать к погрому домов «еретиков» и «умеренных» до кучи – решат, что из-за одной живой души ломать копья не стоит. Гарнизон, положим, город отстоит, жаждущие подвигов во имя веры получат сообразно рангу и заслугам – но крови прольётся много, а надо ли это?
Но и двое в поле не более воин, чем один, жреческой верхушке, конечно, скандала совершенно не хочется, но с другой стороны – а чем они рискуют? Они знают, что «еретики» эскалации конфликта не хотят. И знают, надо полагать, что Альянс не вмешается тоже – здесь девять из десяти Просветлённых Учителей, это люди образованные, в том числе в вопросах внешней политики. Как ни крути, честность требует признать, что гражданин Советской Корианны Вадим Алварес нарвался сам, осознанно и добровольно, и никто за его собственную глупость не обязан выписывать санкции Лорке VII, тем более что большая часть Лорки VII этих санкций и не заслужила, а меньшей части, ввиду своих сепаратистских настроений, они до лампочки. В любом случае, официальный протест по поводу убийства офицера Алвареса и «преступницы» Симунарьенне этим самым Алваресу и Симунарьенне посмертно уже ничем не поможет.
– Я хотел бы, чтобы вы поняли – я не настолько плохо знаю ваши законы, как вы можете подумать. Я хотел бы выступить в защиту этой девушки и попытаться опровергнуть слова её обвинителей. Если есть свидетели обвинения – должны быть и свидетели защиты, если есть обвинитель – должен быть и адвокат. Это не противоречит вашим законам. Не прописывается прямым текстом, но и не противоречит.
– А мы должны в суде слушать свидетельства неверующего чужака? – крикнул кто-то от дверей. На сей раз жрец его не прервал – видимо, эти слова были к месту.
– Разве в вашем священном писании не сказано, что и камни свидетельствуют о величии Наисветлейшего? Если камням доверяется такое важное дело, то тем более иноземец может свидетельствовать в деле одной девушки.
Старший Жрец посмотрел на него как-то даже с интересом.
– А что будет, если ты нас не убедишь? Если Симунарьенне всё же будет признана виновной? Тогда ты отступишься и позволишь правосудию вершиться как должно, признаешь, что твоё вмешательство было ошибочным? Ты должен помнить, единый закон всех наших миров запрещает вмешиваться во внутренние дела и нарушать внутренние законы!
«Интересное дело, это они от меня прямо здесь и сейчас публичного покаяния уже ждут?».
– Нет, не отступлюсь. Если будет доказано, что состав преступления в действиях Симунарьенне всё же есть, я буду настаивать, что в грех она впала не по умыслу, а невольно…
– Ты собираешься взять её вину на себя?
– Это естественно, ведь я мужчина. Разве вы сами не говорите, что женщина – существо слабое, увлекающееся и не имеющее полноценного разума, и лишь мужчина способен в полной мере нести ответ за свои действия?