Самый бесполезный мутант

– Откуда ты знаешь? Ты вроде мысли пока не читаешь. Да… неловко, конечно, спрашивать, но раз уж зашёл разговор - у тебя я могу решиться спросить, у самого Алекса нет. Как он это получил?

– Почему не можешь спросить у него - ещё допустим, понимаю, а зачем ты вообще это хочешь знать?

А здесь тренировались они. На полу ещё виднеется чёрный след от сожжённой Керком конструкции.

– Затем же, зачем и ты. Санни, если ты считаешь, что я его ненавижу, то вот это не так.

– Ненависти у тебя, что ли, только Магнето удостоился?

– Вообще скверно обсуждать человека у него за спиной, но вот такая я пока что дрянь, что не могу подойти и спросить вместо здрасьте. А это действительно важно для понимания человека, живущего с тобой всё-таки под одной крышей.

Санни отрешённо провела рукой по свежесколоченной деревянной мишени. Да, ненадолго их хватает, а таскать сюда доски, наверное, хлопотно. Но что поделаешь, пирокинетику нужно тренироваться на горючих материалах.

– Ну не знаю, насколько легко это понять… Ему, в отличие от нас, с семьёй не повезло. Ну, прямо совсем не повезло.

– Что?

– Они пытались его убить.

Фраза простая, короткая, и почти жизненная обыденность. Но мороз по коже продирает. Ну да, чтоб понимать, что он чувствовал, что, возможно, чувствует до сих пор, мало одних благих намерений и общей крыши над головой. И вполне вероятно, он не очень жаждет обсуждать это с каждым участливым. Наверное, действительно не стоило об этом спрашивать. Теперь как-то беречь от него неизбежные мысли - а могла миссис Крамер дойти до такого, если б всё дальше текло своим чередом, как сперва, помнится, казалось менее безумным, более правильным? Это уже чересчур, да, таких наговоров на родителей никто не должен себе позволять. Но Алекс-то, наверное, тоже вправе был думать, что такого чересчур в жизни не бывает, а если бывает - где-то далеко, в чужих, диких мирах.

– Надо бы мне тоже, как и тебе, заняться физподготовкой. Мне, конечно, достаточно и нежного прикосновения, чтобы отправить противника в нокаут, но иногда и по морде врезать требуется. После этого, знаешь, так приятно ноют кулаки… В детстве, ну, когда мне было лет 10, я дралась много и со вкусом. Это потом подросла и решила, что как-то несолидно…

– Принципиально не говорю, что Джаггернаут на тебя дурно влияет.

– Да иди ты!.. Кстати, да. Не прерваться ли тебе уже на обед? Рагу, думаю, как раз дошло…

– Идёт. Только сначала я всё же в ванную.

Да, хочется надеяться, Санни поняла всё как надо. И единственной проблемой будет… как теперь мыться-то! Ещё можно попытаться пропихнуть мочалку под крестовину спереди, а вот сзади уже так не извернёшься. Ну да, кого б волновали такие тонкости-то… В рамках тренировки контроля эмоций, предложить, чтоб он ей теперь спинку и тёр? Ладно… с какой только невыносимой хренью люди в истории не жили. Корсеты всякие, замысловатые головные уборы… ну, это хотя бы не круглосуточно носить приходилось, но за день тоже можно с ума сойти. Ну, ещё вон у африканцев и всяких островитян много разного… специфического пирсинга. Тут не представить, как люди и с обычным-то живут… В общем, привыкнуть можно ко многому. Да, в этой штуке, вообще-то, даже спать больновато, но приловчиться можно. По крайней мере, это отвлекает от неприятного ощущения, что не до конца откровенен с близкими людьми. Хотя, Санни-то такой уж ли эталон откровенности? Для неё нет каких-то особо запретных или болезненных тем, если даже Алекса она не стесняется. Но самой-то заговаривать о чём-то - другое дело… Керк сказал, она очень скрытная. Если у неё прямо спросить, есть ли у неё некий личный мотив, кроме не раз уже озвученных, она, наверняка, ответит, конечно… Но как-то не по себе о таком спрашивать и слишком по-дурацки будешь себя чувствовать, если ошибёшься.

– Так что, они все одинаковые, что ли? - Джаггернаут азартно, словно в корзине в гипермаркете, копался в распечатанной коробке, - ну что за хрень. А так нахваливал, так нахваливал…

Керк взвесил на ладони серо-сиреневую пластиковую полоску, повертел, рассматривая с неразделимой смесью любопытства и неприязни. Шириной сантиметров 6-7, на пластиковых же застёжках-кнопках, довольно тугих. На внешней стороне электронное табло, несколько кнопок - видимо, для переключения режимов, чтобы показывать давление, уровень сахара и что там ещё. Одна из кнопок отщёлкивает панель с табло, открывая небольшую нишу для капсул с транквилизатором. Их необычный вид - игла у них сбоку, напротив микроотверстий во внутренней стороне браслета - намекает, что кроме как у данного поставщика, взять их больше будет негде. Интересно, за счёт чего браслет меняет цвет? Именно браслет, не табло - вероятно, чтоб сложнее было скрыть этот факт… Ну, понятно, что всеми функциями управляет эта крохотная микросхема, которую Магнето извлёк из одного браслета…

– Ну, что там? - Джаггернаут бросил нетерпеливый взгляд на Магнето, пробегающего взглядом сопроводительные документы.

– В принципе ничего, чего бы я не предполагал. Браслеты, точнее, их приобретатели, регистрируются в базе, у каждого из них индивидуальный серийный номер…

– Вроде чипирования? А… зачем?

– Для отслеживания качества продукции и её дальнейшего совершенствования, разумеется, - многозначительно улыбнулся Магнето, - интересен ещё такой момент - при выходе браслета из строя до истечения гарантийного срока замена бесплатна, после истечения - предоставляется скидка при покупке двойного комплекта капсул и оставлении положительного отзыва…

Керк сплюнул, чувствуя, что для выражения эмоций цензурных слов не хватает. Да и нецензурных, если подумать, тоже.

– Без издевательств-то могли и обойтись, наверное. Хотя о чём я вообще…

– Но. Для получения нового браслета необходимо сдать старый. И при наличии механических повреждений или отказе от сдачи старого браслета пользователь платит штраф.

– Прикольно. То есть, я же плачу за эту хрень деньги, и я же должен отчитываться, как я с ней обращаюсь.

Джаггернаут с грохотом поставил коробку обратно.

– Ладно, сколько нам нужно для изучения? Остальное можно переломать?

– Думаю, на возню не стоит тратить время. Будет разумнее, если Керк это всё сожжёт. А ты лучше поработаешь над сборочным конвейером.

Керк прислушался к отдаляющимся шагам, глубоко вздохнул. Нет ничего прекраснее, чем когда огнём можно управлять. Зажечь его в нужной точке в нужное время. Задать ему и направление, и даже температуру. После возгорания у них будет не очень много времени, ведь, даже если он запретит огню вырываться за пределы склада, пожарная сигнализация всё равно сработает. Поэтому нужно, чтоб они успели добраться до конвейера. Чем капитальнее и на дольше застопорится производство этих средств контроля, тем лучше. Это не заставит врага остановиться, что там, даже устранение отдельных лиц не заставит, ведь у них есть единомышленники, которые обратят это в свою пользу, как подтверждение важности их дела, но это даст время. По крайней мере, к запланированному времени браслеты в продажу не поступят, по крайней мере, значительные финансовые потери заставят некоторых партнёров задуматься, стоит ли в это вкладываться… Вдалеке послышались голоса, Керк тряхнул головой, заставляя себя не прислушиваться к ним. Сторожа это, или кто-то из рабочих, оставшихся сверхурочно - да, немного жаль этих бедолаг, но возможно, они и не будут убиты, их просто отшвырнут с дороги, чтоб не мешались. В конце концов, если встать на пути у танка - нечего обижаться, что тебя раздавили, можно ведь было этого не делать. Люди, выполняющие приказы, любят выставлять себя невинными жертвами, но виновато перед ними только их слабоволие. Рука, стрелявшая в 14-летнюю девочку, не может переложить свою вину на руку, подписавшую приказ «задержать живыми или мёртвыми», невозможно передать кому-то свою совесть, можно только отключить её у себя. Почему, спрашивала Мина во второй день, когда они сидели у него в комнате, обсуждали проповедь преподобного Мюсанте, и она водила пальцами по лакированному боку матрёшки, обводила эти диковинные цветы на её платье, выступать против должны только и именно те, на кого сейчас направлено оружие, почему остальные делают вид, что их ничего не касается? Но ведь их действительно не касается, отвечала Санни. В лучшем случае не касается, а то так они даже рады поучаствовать. «Я бы - выступила. Даже если б не была мутантом». «Но ты мутант, дорогая. Так что не считается». В самом деле, почему люди должны выступать против, если большинству из них вообще хотелось бы, чтоб нас не было. И руки, собирающиеся здесь эти браслеты, и руки, которые их проектировали - послушные продолжатели воли тех рук, что пересчитывают чьи-то жизни в деньги. И те, в шахте, были, оказывается, ещё простым и понятным случаем, они хотя бы «брали готовое» - обманом ли или похищением, они не нагревали руки на страхе, недоверии, презрении, не культивировали истерию, чтоб изображать из себя благодетелей. Они хотели надеть оковы на твои тонкие руки, Тамара, а эти - чтоб ты сама надела их. Невозможно не подумать о том, что один из этих браслетов предназначался тебе. Может быть, вот этот, который лежит под ногами, или любой из тех, что остался в этих составленных аккуратными хищными штабелями коробках. В конце концов они всех посчитали бы и внесли в базу данных… Керк прищурился, сосредотачиваясь. На углах коробок, на краях картонных крыльев тех, что были распакованы, вспыхнули маленькие костерки. Такие милые, деловитые и гибельно опасные… как Санни. Хотя Санни никогда не была похожа на огонь. Если из них всех кто-то и был похож, то он сам. Даже Магда, при своей рыжей шевелюре - не такая. Люди, неравнодушные к огню, обычно психически нездоровы, сказала как-то Санни, и кажется, её не особо беспокоило то, что это можно отнести к ним обоим. Огонь - одно из самых страшных явлений нашего мира, сказал Куго в один из дней там, в пещере, но жизнь без него едва ли возможна. А Тамара сказала тогда, что ей очень радостно и спокойно от того, что кто-то может управлять такой грозной стихией… Взвившиеся над штабелем коробок языки пламени соткали на мгновение её профиль - и снова опали, заколыхавшись ровной стеной, высокой полевой травой, через которую они шли, направляясь на ту проклятую базу, и она рассказывала, как читала бабушке вслух, когда ещё не знала, что болезнь бабушки смертельная, что она никогда не поправится… А он представить себе не мог, что это залитое солнцем и громким стрёкотом поле - это такой же покой незнания, что всё предрешено.