Приёмыши революции

- Что-то случилось, Антош? Твой вид меня беспокоит, поскольку, насколько я тебя изучил, он у тебя означает намеренье скрыть какое-либо неприятное ощущение или переживание. У тебя что-то болит?

- Нет.. Нет, всё хорошо. Просто… просто думаю, как не задать вопроса, важного для меня и при том неуместного…

Доктор, кажется, даже онемел на какое-то время, так был озадачен, его седые усы задумчиво зашевелились.

- Неуместное? Вот это ты формулировку вывел, просто единство и борьба противоположностей в чистом виде. Раз уж это что-то так важно для тебя, что тебе трудов стоит удержаться, так может, не настолько и неуместное? Слово как таковое, Антоша, редко обременяет человека, обременяет слово, сказанное в ответ, и то не всегда.

Алексей подошел поближе, желая, чтобы никто из присутствующих в комнате не услышал их разговор.

- Если уж так, то я всего лишь хотел сказать, только не считайте это, пожалуйста, за дерзость или нелепый каприз… Но в самом деле, стоит ли хлопотать о моём дне рождения, и всем тем, что я получаю здесь каждый день, я уже сверх меры обязан, и можно ли желать большего? Если и можно чего-то желать, то не игрушек и не сладостей, конечно, а того, что не знаю, в возможностях ли ваших… Ведь вы общаетесь хоть иногда с господином Никольским? Могли б вы при случае просто узнать, когда он смог бы посетить нас? Наверняка, так думаю, у него и других дел вполне достаточно, но всё же, если хоть небольшая такая возможность есть… я был бы рад этому.

Аполлон Аристархович сел поудобнее в кресле, сложив руки замком на животе, и посмотрел на мальчика со спокойной улыбкой.

- Я понимаю тебя. Действительно понимаю. Ты очень хотел бы сейчас получить хоть какую-то, хоть маленькую весть… о людях, которые тебе не безразличны. Но нельзя быть уверенным, что эти вести сейчас есть у… господина Никольского. Насколько я знаю, его сейчас нет в Москве. Я, к сожалению, не знаю, ни куда он отправился, ни когда вернётся. Но я не сомневаюсь, что как только ему будет, что сообщить тебе, он тотчас будет здесь.

- Я понимаю, - шепотом произнес Алексей, - понимаю, и все же отчего-то думал, что это возможно сейчас. Все хорошо, думаю, вы правы. Господин Никольский, если бы смог, наверное, заглянул бы… Спасибо ещё раз.

Мальчик развернулся и направился в свою комнату, попутно отметив, что в зале, где они находились, стало непривычно тихо. Миреле сидела всё там же, за столом, и перебирала тонкими пальчиками маленькие деревянные квадратики, из которых они ещё вчера строили игрушечный домик, Леви всё так же что-то читал, а Ицхак терпеливо и сосредоточено продолжал собирать каркас для второго, более надёжного варианта этого домика. Слышали ли они что-то? Во всяком случае, кажется, ни он, ни доктор не допустили формулировок, которые могли б быть опасно откровенными… Было неловко, конечно, так таиться от друзей, которые не таили своей жизни от него, это тоже был грустный, нелёгкий долг…

Прикрыв за собой дверь, Алексей прошёл к кровати, забрался на неё, поджав колени к груди, и заплакал, сам не понимая, отчего. Может, оттого, что Аполлон Аристархович угадал его намерения, а может, оттого, что только тогда, когда мысли были произнесены, он понял всю глупость ситуации, и ему стало стыдно за себя и свой эгоизм, а может - от бессилия, от не угасающего от невозможности желания знать… Слова матери - «он облечён действительно большой властью» - и это правда, эти сильные руки вырвали его из уготованного течения жизни, этот голос, сильный, уверенный и властный, перечёркивал константы их жизни с бесстрастностью, которой нечего было противопоставить, слова Татьяны, что он, вероятно, опасный фанатик - и его горящие в полутьме столовой дома Ипатьева глаза - глаза не человека, как показалось ему тогда, а некой неведомой силы, только имеющей вид человека. И что говорить, в руках этого-то, непостижимого, неизвестного - единственная нить, единственная надежда на преодоление неизвестности, и в общем-то, самая жизнь и его, и его близких, и тем более что говорить - он желал узнать не только о семье, но и о том, кто распорядился их судьбами и кому он, возможно, действительно обязан жизнью.

Как ни тяжело, но надо ждать, только терпением и разумностью оправдается всё то, что сделано для него и оплатятся его надежды. И в этот момент, тихонько постучавшись, в комнату вошел Ицхак.

- Не моё это, конечно, дело, - проговорил он, немного смущаясь, - но позволю себе спросить… О ком говорил Аполлон Аристархович, о ком ты беспокоишься? Уж извини, специально я не подслушивал, но демонстративно зажимать уши тоже б было как-то неуклюже. Понимаешь, вот нам с Леви волноваться и вспоминать больше уже не о ком. Так, дальние родственники далеко, в другом городе есть, но это не то, конечно… Если у тебя есть надежда ещё на какую-то встречу, это повод порадоваться за тебя.

Алексей сел на постели, украдкой, кажется, незаметно вытер глаза.

- Я говорил об одном человеке, который мне помог… Хотел спросить у него о тех, кто… помогал мне раньше… Да, о надежде на встречу… не сейчас, и наверное, ещё не в ближайшее время, но и просто получить весть - было б утешением и легче б было ждать.

Ицхак присел с ним рядом - на расстоянии примерно таком, в какое поместился бы ещё один человек, не слишком близко и не слишком далеко.

- И это было бы лучшим подарком для тебя, понимаю. Знаешь, я мог бы попробовать угадать, и если я попаду в точку - ты не будешь виновен в том, что выдал мне секрет, а я буду знать, чего и ни при каких обстоятельствах не упоминать при посторонних. Аполлон Аристархович сказал о тебе, что ты сирота и воспитывался в приюте, но это ведь вовсе не значит, что ты одинок, что ты никого не любил и никто не любил тебя. Как не значит наверняка и того, что ты именно сирота. Быть может, твоя мать, когда-то отказавшаяся от тебя, решила тебя разыскать? Или речь о ком-то, кто во время твоей жизни в приюте стал тебе дорог, друг, или какая-нибудь девочка?

- Скорее, пожалуй, первое, чем второе, - пробормотал Алексей, снова испытывая нравственные страдания от невозможности быть до конца откровенным с участливым собеседником и желания, чтобы в самом деле он как-нибудь угадал всю полноту картины, только чтобы это, конечно, не привело ни к каким нежелательным последствиям для его близких.

- Не мать, отец? Или кто-то ещё из родственников? Или может быть, какая-то семья пожелала взять тебя на воспитание, но по какой-то причине не успела это сделать? Я не знаю, конечно, и не могу знать, по какой причине обстоятельства твоей жизни требуют тайны, но я верю, что эти причины есть. Как бы то ни было, если есть люди, которым не безразлична твоя судьба - это великое сокровище, которым ты уже обладаешь, какое бы расстояние ни разделяло вас. Я слышал истории о том, как люди, дорогие друг другу, преодолевали расстояния, множество испытаний и опасностей, иногда долгие годы, чтобы однажды воссоединиться. Может быть, половина этих историй и сплошная выдумка, но хотя бы часть-то правдива. Ты знаешь, что мой народ когда-то сорок лет шёл к земле обетованной. Если подумать, любой сдался бы давно. Они ведь не сдались и нам сдаваться не следует.

Планы Аполлона Аристарховича бывали достаточно скромны и жизненны, именно поэтому он не терпел сколько-то существенных отступлений от них. Утром 12 августа по новому стилю Алексей проснулся от того, что ноздрей его достиг букет невероятно приятных, возбуждающих аппетит ароматов. Что-то мясное с пряностями и что-то сладкое, сдобное… И судя по звукам из гостиной, туда выдвигают из комнаты мальчиков стол, с которого временно выселены их законченные и не законченные поделки.

За время жизни здесь он успел убедиться - можно позволить сгореть всем поваренным книгам на свете, если рядом с тобой есть Лилия Богумиловна. Эта женщина обладала способностью сотворить нечто невероятно вкусное практически из ничего. Каким бы Аполлон Аристархович ни был важным лицом в науке, в общегородской жизни он был на тех же основах, что и любой человек, и так же ощущал на себе трудности, вызванные тяжёлым положением в стране. У него были, конечно, некоторые льготы ввиду находящихся на его попечении иждивенцев, но и при этом Анна нередко возвращалась домой и разводила руками: