Приёмыши революции

Конечно, и сорвать без того непростые переговоры желающих было немало, и хотя бы просто повлиять на их исход в свою пользу - тем более. Однако, под давлением собственной внутриполитической ситуации и опасений, что своё предложение ДВР может переадресовать Америке, а тем может хватить авантюризма принять, Япония предпочла согласиться на все предложенные условия. В конце концов, синица в руках была куда лучше, чем журавль уже совершенно точно в небе - надежды на успехи оккупации, несмотря на все вложенные средства, таяли с каждым месяцем, внутри страны росло недовольство неоправданными военными расходами, и уйти сейчас совершенно ни с чем было однозначно их не оправдать, а попытки аннексировать хоть один лакомый кусочек в совершенно безраздельное пользование могли сорвать переговоры окончательно и открыть Америке путь к энергичному выдавливании конкурента из региона вообще, в общем, что Япония теряла, соглашаясь на условия ДВР? Что теряла, самые дальновидные видели, но не нашли благовидного способа сказать. «Буферная зона» превращалась в широкую зелёную улицу для шествия социалистических идей в Японию, которое, собственно, и так уже началось, совместное же проживание и совместная деятельность создавали благоприятнейшую почву для расширения и углубления коммунистической пропаганды. Сохранилась легенда, что год спустя Мацудайра раздражённо сказал одному генералу, что для проживания и работы на территории ДВР стоило бы направлять только самых проверенных, идейно стойких граждан, на что генерал возразил, что это означало бы, что держава полностью лишится идейных и надёжных, так что целесообразней оставлять таковых под боком для надёжного тыла, нежели отпускать для развращения в разлагающую среду.

Последствия, которые этот шаг имел для обеих стран, невозможно переоценить. Сотрудничество в освоении дальневосточных и северных месторождений было признано более выгодным, чем было бы соперничество, даже некоторыми изначальными противниками. Возникновение и успешное существование совместных русско-японских компаний так же хорошее тому доказательство. Конечно, развитие промышленности, расширение рынков шло совместно с ростом профсоюзного движения и требовало немалых уступок в трудовой и социальной сфере - но ведь за всё приходится платить. Новое время выдвигало наверх новых людей, проводивших более либеральный курс, чем их предшественники. К началу Второй мировой войны Япония подошла в числе стран-лидеров по признаку минимального коэффициента отношения самого высокого дохода к самому низкому - из стран капиталистического лагеря, разумеется. В соответствии с договором, Япония соблюдала нейтралитет, но продолжала, естественно, совместную с ДВР охрану общих вод, вплоть до того момента, когда гитлеровская авиация потопила первый японский корабль - сделано это было, может быть, и по ошибке, по большому сходству конструкций кораблей, которые и выпускались-то на одной верфи, но Япония решила не проверять, сколько раз ещё немцы намерены обознаться. Общеизвестно, что общий враг - ещё один фактор сближения. После войны Япония ещё двадцать лет формально оставалась капиталистической страной, но в новейших учебниках провозглашается первой страной, пришедшей к социализму бескровным, эволюционным, а не революционным путём. Насчёт бескровного это, разумеется, преувеличение, демонстрации, столкновения, аресты и бунты имели место и после двадцатых годов, многие сказали бы, что преувеличение и насчёт социализма, ссылаясь на моменты относительно особого положения императорской семьи и высшей аристократии, положений о религиозных общинах, однако это в большей мере культурный момент, чем экономический - как и всё остальное «единство и преемственность культуры и истории». Россия и Европа как угодно, но Япония может идти только одним путём - особым, японским. Ну, если он привёл к такой форме демократии, которая максимально близка к социализму - значит, так тому и быть.

Если вернуться к судьбам не наций, а отдельных людей, то самым крутым был этот поворот в жизни Сато Кадзухиро. Всё-таки, для японца намеренье жениться на гайдзинке, пусть и самого высокого происхождения, не то чтоб сродни заявлению о любви к самке шимпанзе, но тоже выглядит достаточно эксцентрично. Поэтому ему самому было мягко говоря сложно принять своё чувство, не говоря о том, чтоб заявить о нём. Однако, как оказалось, прошедшие годы достаточно сильно изменили Ольгу, и мужество, с которым она шла от города к городу, смелость, с которой она писала свои воззвания, не оставили её и здесь. Будучи уже по собственному глубокому осознанию девушкой нового времени, новой истории, она сделала шаг первой, не стесняясь ни своих чувств, ни того, что по-прежнему пишет каной. Это письмо - единственное из написанного ею, что нигде и никогда не публиковалось, всё, что известно о содержании, известно лишь со слов её сына Ренина, взявшего тот самый поэтический оборот о снеге на сердце, отступившем перед восходом солнца, как эпиграф к одной из своих книг. Это единственная прямая цитата. Ренин так же неоднократно поясняет, что в этом письме, так же как в личных разговорах после, была яснейше обрисована её система взглядов, естественная и привычная сейчас, но ещё во времена Ренина вызывавшая острейшие дискуссии - она не видела ничего ни странного, ни позорного в том, что девушка первой рассказывает о своих чувствах, даже и в том случае, если чувства эти безответны, и признание это в её убеждениях не только не несёт в себе никакого позора, но и никаких обязательств к каким-либо дальнейшим изменениям в отношениях, не должно порождать никакой неловкости - безвозвратно должны пройти те времена, когда было приличным стыдиться чувств, тем более самых светлых и созидательных.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

В союзе Ольги Николаевны и Сато Кадзухиро благожелательные современники видели глубокий символ торжества мира, ну а не благожелательные, будь то со скептицизмом или враждебностью, оказались, в конечном счёте, не правы. Однако Сато пришлось пережить, разумеется, сильную душевную драму в связи с тем, что не только его мать, но и почти весь его род был против самой мысли о таком браке, и он был равно готов как к тому, чтоб просить гражданства ДВР и навсегда проститься с родиной, где ему едва ли готовы простить и меньшее, так и к тому, чтоб навсегда забыть и об этой стране, и о прекрасной и отважной девушке с небесными глазами. Они поженились по законам ДВР осенью 1923 года, однако в конце года, услышав о болезни Ленина, Ольга решила отправиться в Москву, а Сато отозвали на родину, и прощаясь, они имели весьма мало надежд на то, что увидятся когда-нибудь вновь и что даже им дозволено будет переписываться, мыслью же, что его как коммуниста (хотя официально он им не являлся) его могут посадить и даже казнить, Кадзухиро решил её не расстраивать, однако она понимала это сама. Ольга пробыла в России вплоть до января 1924, находясь почти неотлучно при умирающем Ильиче, и несомненно, что мотивом её были исключительно привязанность и благодарность к человеку, принявшему участие в её судьбе, а не ожидание какого-либо содействия в её лично-семейной ситуации, о чём говорит как то, что после похорон она уехала в Новгород, где жила вплоть до мая, так и то, что если какие-либо действия, в смысле прошений к японскому правительству, советским правительством и предпринимались, то об этом не было известно - и не могло быть - не только ей, но и поныне нет никаких свидетельств, что какая-либо дипломатическая переписка с упоминанием имён Сато Кадзухиро и Романовой Ольги Николаевны велась. Рассказывают так же как легенду, хотя думается, в ней есть достоверность, что Сато обращался лично к императору с объяснением своей ситуации и прошением о признании своего брака, по крайней мере, именно неожиданной благосклонностью императора объясняли тот факт, что Сато не только остался жив и на свободе, но и его союз с русской великой княжной был объявлен вполне делающим честь роду Сато и несущим исключительную пользу отечеству. Разумеется, в жительстве в Японии молодой семье было отказано, и при полном единодушии трёх правительств они поселились на Сахалине, где Ольга в 1925 году была избрана в Советы Южно-Сахалинска, а Кадзухиро был приписан к одному из кораблей береговой охраны, где и прослужил всю жизнь. Первого сына Ольга хотела назвать именем отца или деда Кадзухиро, однако по желанию Кадзухиро мальчика назвали в честь первого вождя Страны Советов, Ренином. Второго сына, родившегося в 1930 году, назвали уже в честь деда по отцу, Каташи, а родившуюся в 1933 году дочь - в честь деда по матери, Никой. Оба сына Ольги были совершенно здоровы, и можно предположить, что Ольге гибельный ген предков матери не передался. В 1941, когда гибель корабля, где служил Кадзухиро, стала и для Японии началом войны, мать Кадзухиро выпросила для семьи сына позволения переехать в Киото. К её собственному удивлению, она всем сердцем приняла невестку не только как мать своих внуков, но и как прекрасную женщину, несомненно достойную её сына, и выражала сожаление, что не знала её раньше, всякий раз упорно отказываясь в письмах сыну от переписки с его супругой и от визитов к ним. Надо заметить, что фигуры русских царевен были весьма популярны в Японии ещё с 20х годов, и само собой, приезд Ориги-сама и её детей вызвал немалый интерес в обществе. В годы войны Ольга работала в госпитале, занималась благотворительными сборами и сотрудничала с американскими гуманитарными миссиями (об этом, правда, есть версия, что это было миссией по заданию правительства РСФСР, по выявлению шпионской и антикоммунистической деятельности, компартия Японии к тому времени приобрела немалое влияние, что не могло не беспокоить капиталистические страны, но никаких документов, которые подтверждали бы это, до сих пор не рассекречено), а после войны вернулась к тому делу, которое было ею начато ещё на Сахалине - собирание и издание фольклора малых северных народов, для чего совершила много поездок по территории ДВР. 10 сборников было выпущено при её жизни и ещё четыре доработаны и опубликованы после её смерти Ренином, им же эти сборники были переведены на японский язык - сама Ольга, за очень редким исключением, за переводы не бралась. Последние пять лет она вела очень уединённую жизнь, посвящая своё время работе над сборниками - которые сама иллюстрировала, семье и переписке с родственниками, раз или два в год посещала синтоистский храм (так или иначе, христианских в Киото не было), и раз в год - за обеспечение этой возможности она была очень благодарна родственникам и друзьям семьи Сато - отправлялась в морское путешествие, чтобы бросить венок из цветов в том месте, где погиб Кадзухиро. В 1963 году, в сороковую годовщину с их свадьбы, корабль, перевозивший Ольгу, попал в шторм. В этом не было ничего мистического, неблагоприятный прогноз был к тому времени в течение недели, однако команда, горячо любившая Оригу-сама, не хотела, чтобы ей пришлось отказываться от своей поминальной традиции, и положилась на своё мастерство. Положилась, надо сказать, вполне оправданно, корабль вернулся в порт лишь с незначительными повреждениями, единственной пропавшей без вести, чьё тело так и не нашли, была сама Ольга. Сато Минами, сопровождавшая Ольгу в поездке до порта Цуруга, рассказывала, что на берегу видела необычайно белоснежных чаек, которые подлетали к ним совсем близко и ели из рук Ориги-сама, в этом она позже усмотрела символ, что спустя сорок лет души влюблённых воссоединились вновь, уже навсегда.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})