Приёмыши революции

На второй день Сато чувствовал, что посылать гонца ему очень не хочется, а хочется подольше наслаждаться новым и столь интересным обществом образованных, сведущих в истории и культуре Японии людей, и то, что это люди столь странных и чуждых ему целей и убеждений, только добавляло общению остроты. Если б речь просто шла о патриотической агитации, о борьбе с захватчиками, то это было бы вполне понятно, но то, что Орига-сама и её родные восприняли и сами исповедуют идеи мятежников, свергнувших их родителей, потрясало и будоражило мозг, и ему хотелось постичь этот немыслимый даже для России парадокс. Некогда Ольга и Андрей Ефимович много рассуждали о том, насколько восприимчив японский национальный характер к социалистическим идеям, вроде бы, с иных точек зрения, и к русскому характеру такие идеи не очень применимы, а с иных - нет такого народа, кто не мог бы их воспринять, только разве что каждому в свой срок. Теперь вот Ольга, улыбаясь, говорила, что в сущности, социалистическая идея не нова и не странна, идея братства, взаимопомощи, почтения к трудолюбию и осуждения лентяев всегда жила в народе и отражена в песнях, сказках, пословицах, и необходимо изучать культуру других народов, чтобы убедиться, что в их сокровищницах сходные алмазы. Различий много, это верно, и к этим различиям нужно быть внимательным, потому что разнообразие - прекрасно, но если смотреть только на различия, это ведёт только к конфликтам и войнам, чтобы уметь договариваться - надо уметь видеть общее. Сато не мог сказать, под влиянием ли её речей или своей тоски ему всё сильнее хотелось, чтобы вышестоящие и правда до чего-то уже наконец договорились, к концу третьего дня, впрочем, он созрел морально для отправки начальству подробнейшего доклада о произошедшем, но подбор слов давался очень нелегко, и наутро он, перечитав, порвал письмо, решив начать заново после решения повседневных вопросов и новой прогулки с великой княжной, таким образом, отправка гонца откладывалась ещё минимум на день. А к пятому дню он твёрдо решил, что сделает для успеха миссии Ориги-сама всё. Нет, разумеется, это не значило, что он предал интересы Японии и решил изменить своему отечеству. Просто интересы Японии для него теперь выглядели по-другому.

Об этом периоде деятельности Ольги Романовой осталось больше легенд, нежели документальных свидетельств. Больше всего известна речь, напечатанная не только в большевистских газетах, но и в «Владиво-Ниппо» и некоторых газетах в самой Японии (за что они первое время потерпели значительные нападки), которую долго и упорно называли частным и безумным мнением самой великой княжны, и которая вызвала столь бурные прения во всех органах фактической и номинальной власти на Дальнем Востоке, каких не вызывало до сих пор ни одно заявление. Ольга говорила, что советский народ - и это она особенно подчёркивала, что речь не идёт об одном только русском народе, что она имеет в виду каждый из местных народов, населяющих эту землю, сколь бы он ни был мал, несомненно и категорически желает мира, а не войны, но мира достойного, не унижающего ни одну из сторон, что нуждается в наиболее добрососедских отношениях со своими ближайшими соседями - Японией, что крови было пролито достаточно и более не должно быть пролито ни капли. Советский народ, говорила она, понимает, что Японии нужны новые территории и ресурсы, так как в собственных она очень ограничена, однако советский народ готов понимать в этом своих японских братьев-трудящихся, а не японскую буржуазию, которая кровью своих подданных готова завоёвывать только новые капиталы для себя, советский народ не считает государственные границы благим и нерушимым явлением, и верит, что недалёк тот час, когда все эти границы исчезнут и трудящиеся всей планеты будут владеть всей землёй равно, солидарно и по справедливости, но конечно же, это никак не соотносится с бесчинной и грабительской тактикой японских военных и промышленников сейчас. Итак, советский народ готов на мирное соглашение и удовлетворение интересов японской стороны на следующих условиях: немедленное и полное прекращение военных действий на всей территории Дальнего Востока, вывод всех войск в строго указанный срок после принятия резолюции, признание особого статуса ДВР как посредника между Советской Россией и Японией, что означает, что ДВР должна стать не стеной между двумя странами и тем более не первым куском, который Япония хотела бы откусить от российских богатств, а тем местом, где их народы могли бы учиться мирному сосуществованию и сотрудничеству. Гражданам Японии будет позволено селиться на землях Дальнего Востока, а промышленникам Японии будет позволено участвовать в разработках месторождений и промыслах, но лишь на условиях солидарного пользования с советскими гражданами, со справедливым и честным разделом прибыли, который в общих случаях устанавливается как половина каждой стороне, при значительном различии во вложениях сторон соотношение может быть иным и будет определяться общим собранием коллективов предприятий. Находясь на землях ДВР, японские граждане обязаны соблюдать законодательство ДВР, и по желанию могут принять гражданство, но не обязаны это делать. Гражданство даст им право на участие в выборах, все прочие же права им будут предоставлены наравне с гражданами ДВР. Лица, виновные в преступлениях против народов ДВР - имея в виду уже имевшие место быть военные преступления и какие-либо преступления против законов ДВР, которые могут иметь место в будущем, подлежат высылке с запретом на посещение ДВР на срок от года до десяти лет, в зависимости от тяжести совершённого преступления. Солидарными усилиями обеих сторон по всей ДВР должны будут быть созданы учебные центры по обучению языкам и культуре друг друга, в целях максимально тесного и плодотворного сотрудничества.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Разумеется, проще было найти такой орган, такое сообщество, такой город и такой дом, где это заявление не вызвало бы бурю, и разумеется, возмущение и неприятие было с обеих сторон - и японского командования, считающего надобным гордо отмести этот идиотический дружеский жест, и русского населения, морально не готового прощать агрессоров и привечать их на захваченной ими земле, однако к Ольге, объяснявшей, что дальнейшее ведение военных действий самоубийственно и может привести только к катастрофе, начало присоединяться всё больше голосов. Правда была в том, что обескровленному гражданской войной народу мир был нужен как воздух, и это предложение - не большие позор и унижение, чем тот режим, при котором до сих пор приходилось существовать ДВР, идя на несовместимые с гордостью и совестью уступки, и правда была в том, что если Япония не примет таких условий - то этого не поймут многие, в том числе её собственный народ. Ольга напоминала русской стороне, что целью должна быть борьба за свободу, а не борьба против японцев, что недопустима - лояльность к буржуазии какой бы то ни было страны, а к простому народу дружба и солидарность необходимы, и это может быть первым шагом к тому, и давала понять японской стороне, что в случае продолжения конфликта и намерения захватить желаемое силой они победить, разумеется, могут, но победа эта совершенно точно не будет для них лёгкой, а главное - будет непродолжительной, ибо тогда им следует ждать справедливой мести от Советской России, а вот на поддержку других государств, даже такую сомнительную, как есть сейчас, вряд ли придётся рассчитывать в том случае, если позиции Японии здесь станут неприятно значительны для этих стран. Есть легенда, что в неком городе, когда Ольга выступала перед смешанной аудиторией, некий японский генерал, выразив откровенное пренебрежение дочери посредственного и жалкого правителя, заявил, что отныне и навек Япония не отступит от своих интересов на этой земле и завтра их кулак, сжимающийся на горле русского сопротивления, будет только крепче. Ольга, стоявшая в этот момент с ним лицом к лицу, выхватила его меч и вонзила ему в грудь со словами, что предсказатель из него довольно плохой. Подтверждений этой истории нет, но видимо, именно с этой историей связано изображение Ольги в платье, забрызганном пятнами крови. По другой версии, это отражает другую, уже более достоверную легенду о её участии в бою с белогвардейским отрядом, где отряд Сато выступал на стороне красноармейских частей. 14 мая во Владивостоке состоялся митинг японцев, проживающих в Приморье, с протестом против политики интервенции и требованием принятия «братского и человеколюбивого жеста советской стороны», волна протестов прокатилась и в самой Японии. Поддержки от белогвардейских войск всё больше ожидать не приходилось, их всё больше теснила народно-добровольческая армия ДВР, плюс к тому участились столкновения с американскими войсками, почуявшими ослабление позиций Японии и немало встревоженными вероятностью мирного договора японской стороны с советской, и солдаты всё чаще почти открыто говорили своим командирам, что они, конечно, любят Японию и готовы умереть за неё, но как-нибудь не в ближайшее время и не в таких обстоятельствах. В конце концов, к тому времени, как японская сторона, осознав, что как-то из всё более неблагоприятно складывающейся ситуации выходить надо, и желательно - максимально благовидно, послала стороне ДВР предложение о возобновлении мирных переговоров, и сторона ДВР приняла это предложение, оговорив сразу условие присутствия на конференции представителя РСФСР, и Япония это предложение приняла, получилось, что против предложения бывшей великой княжны по сути мало кто уже возражает так уж яростно и настойчиво, и даже вечно всем недовольные эсеры молчали - но они, верно, потому, что громче всех же настаивали, что без иностранного промышленного капитала ДВР не выжить.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})