Приёмыши революции

Честно сказать - о встрече с Настей, хоть и неизбежной, необходимой, Ксения старалась не думать. Уж точно не о том, чтоб идти к ней туда… Ольга тоже с такой беспечной улыбкой сказала, что Настя иногда забывает, что её домашний адрес не на Лубянке.

Однако Настя пришла сюда. Это было вполне естественно, ведь не могла же она не проводить сестру, но Ксения не могла сказать, что была к этому готова. Как ни мучительно было читать это и не быть в силах представить, а значит - поверить, а значит - уместить в голове и найти оправдание чёрным строчкам на сероватой газетной бумаге - да, там и фотография была, но на фотографии-то было лицо, родное, узнаваемое лицо - видеть вживую ещё мучительнее. Если так когда-то потрясло родственников появление Кирилла Владимировича с красным бантом в петлице, то стоит, наверное, как ни жестоко, радоваться, что большинство из них не дожили до того, чтоб увидеть эти рыжеватые кудри, эти строгие, так похожие на отцовские брови под козырьком фуражки с красной звездой.

Настя принесла для Маши бумагу. Бумагой этой Маша немедленно похвасталась провожающим - сама попросила оформить. Справка о том, что она, с её многочисленными тюками накупленных подарков - тут ткань на платья, кое-какая готовая одёжа, посуда, да чая сколько удалось достать - не спекулянт, что везёт всё это для приёмной семьи и тех людей, что дали им приют.

- Не для своих же только…На всех, конечно, не наберёшь, опять же, страшно думать, живы там все или… Но сообщали вроде, были кто там, потерь там мало. Коров, правда, беляки почти всех пожрали, новых покупать теперь где-то… Но про родство со мной и Пашкой, вроде как, не прознали, народ там хороший оказался, хоть и пришлые же мы им. Да хозяйство-то, пропитание - это наживное, земля тем более там вроде ничего, получше, чем в иных местах. А вот с вещами всякими беда. Хоть приоденутся маленько, оно и работать веселее, если не в лохмотьях.

- Мне девчонки, когда уезжала, тоже пихали кто сколько, - улыбнулась Таня, - купи того, купи сего… Больше, правда, не о нарядах, а о больнице радели. Инструмент у нас вот менять надо. А форсить там и некогда, и не перед кем - народ простой, трудящийся…

- Ну ты ж однако ж платков-то девчонкам накупила, и себе тоже!

- Они ж меня всё же, как ни запиралась, в самодеятельность в эту втащили. А плясать в форме госпитальной не будешь, хоть и было бы это, быть может, забавно.

Поезд дал предупреждающий гудок, девушки встрепенулись, нервно зыркнули на него и принялись болтать с удвоенной силой, уже вроде бы прощаясь, уже понимая, что всего не перескажешь, всласть не наговоришься, сколько времени ни дай, но по последнему разочку просили Таня и Оля подержать на руках мальчиков, поцеловать их в щёчки, и Маша то плакала, то смеялась, и просила передать милой Анюте «тысячу и ещё пятьсот поцелуев», и как возможно станет, чтоб и «Алёшины все» ей писали - Алексей на проводы не пришёл, Маша настояла, чтоб не рисковал в толчее вокзальной, простились они заранее.

«Я им лишняя… - настойчиво крутилось в голове у Ксении, - я им родная, любимая, но - лишняя…»

Медленно поплыли мимо вагоны, и сёстры махали и кричали, пока машущая из окошка Маша совсем не растаяла маленькой точкой вдали.

Это, подумала Ксения, лучшая иллюстрация, что такое чувство бессилия. Видеть, как уменьшается, исчезает вдали поезд, увозящий Машу. Одну она уже потеряла…

А то, с чем она осталась на этом перроне - это Татьяна, при своей серьёзности и здравомыслии отрёкшаяся от имени и веры, добровольно обрёкшая себя на каторжный труд в гиблом северном краю, Ольга, альтруизм которой вопиюще уживался с легкомыслием, и Настя, в обличии которой рядом стоял чужой, опасный человек.

Они гуляли по забросанным жёлтой листвой аллеям ближайшего парка, с машинами договорились о том, что они подберут через час на выходе, Ольга с Татьяной побежали на встречу с потенциальным покупателем Ольгиного ожерелья. С одной стороны, было очень неуютно без них, один на один, с другой - так легче будет говорить…

Настя ворошила ботинками кипы листьев - их здесь подметали, да только толку, ветер осыпал их снова так щедро, что было удивительно, что на ветках ещё что-то осталось. Лужи от недавнего дождя почти высохли, день был ясный, пригожий, только почему-то Ксения периодически передёргивала плечами от озноба. Вероятно, оттого, что чувствовала тоску от ожидания нелёгкого и наверняка бесполезного разговора.

- Я представляю, как вы, наверное, разочарованы. Вы ехали сюда храбро и отчаянно вызволять беспомощных заложников, но обнаружили, что произошедшие перемены коснулись и нас. И вам сложно эти перемены понять.

- Есть перемены, которых разумно и справедливо ожидать. Я не ждала, что встречу тех же юных резвушек, которыми я вас оставила когда-то. Взрослея, мы оставляем наивность, восторженность, прежние суждения, как детские платьица, из которых мы выросли. Тем более вы, после всего, что вы пережили - вы должны были стать не только взрослее, но и мужественнее, даже жёстче - к этому я была готова. Однако я увидела иное…

- Да нет, вы ожидали, что наши взрослые платьица будут увеличенным и доработанным подобием детских. Что мы в принципе не можем носить чего-то иного, чем эти платьица. Чему вы удивлены? Тому, что для Ольги - благодарность, для Тани - ответственность, для Маши - любовь окажутся дороже, чем бессмысленная скорбь по тому, что не вернётся всё равно никогда?

- Не бессмысленная скорбь, а ваша безопасность, здравое понимание реальности, память о том, кто вы есть.

- Вы уже говорили с моими сёстрами, не думаю, что я могу тут что-то добавить. Хотя, если говорить о том, что вся наша жизнь после Екатеринбурга была ни чем иным, как бегством от мнимой безопасности, то наверное, я в этом плане лучший пример. Не знаю, можете ли вы понять, но однажды мы устали просто сидеть и бояться за свою жизнь.

- И поэтому пошли на соглашение с ними? И теперь полагаете, что не вправе это соглашение нарушать, должны быть верны данному слову?

Настя остановилась, из-под козырька насмешливо и озорно сверкнули кажущиеся в тени от чёлки тёмно-серыми глаза.

- А вы, значит, хотите мне разъяснить, что если дал слово человеку, который лично вам неприятен (при чём, по большей части, заочно) - то можно и взять это слово легко обратно? Но самое смешное как раз в том, что они ничего не требовали от нас взамен. Нет, в продолжение самого этого дела, когда нам приходилось скрываться под чужими именами, ожидая, пока они по крайней мере распутают клубок, если уж не переловят всех, кто его намотал - подчинения их инструкциям, молчания и осторожности, но ведь это требовалось и нам самим. А вообще, глобально за спасение нашей жизни они не взяли с нас ничего. И я, и Маша за некоторое наше своеволие получили всего лишь получасовую проповедь в целом не страшнее родительской. Мы должны были вести себя разумно не для того, чтобы они имели успех, а для того, чтоб спасти наши собственные жизни. Могли отказаться и погибнуть - тогда им, положим, пришлось бы немного труднее, но полагаю, они всё равно бы справились - а для страны, честно скажу, невелика была бы потеря. А что же, вам пришёл чек на их услуги? Мне, уверяю, не приходил.

- Я полагаю, они достаточно оплачены всем тем, что у вас конфисковано, - холодно ответила Ксения. У неё не было ощущения, что она разговаривает с племянницей. Это ощущение, если и было в начале, таяло стремительно, как комок снега, брошенный в воду.

- Да ну? Они так же легко конфисковали бы это, будь мы живыми или мёртвыми. У мёртвых, по идее, даже легче. Кстати, лично я о конфискованном и не грущу. И не очень хорошо представляю, что делать с выделенной мне долей. Я и с собственной зарплатой периодически не знаю, что делать. Нет, это, конечно, шутка - для всего, что остается лишнего, есть разные комитеты помощи голодающим. Может быть, когда-нибудь я и загрущу о чём-нибудь из этого, но полагаю, к тому времени я крепко привыкну обходиться без всякой ерунды, а сейчас на грусть просто нет времени. Когда я попадаю домой, мне меньше всего хочется перебирать какие-нибудь милые и бесполезные вещицы, мерить платья или сидеть с вышивкой. Кроме как спать, мне хочется разве что почитать, вот книги - да, пожалуй, единственное, что не кажется мне лишним барахлом, но чаще - посидеть в кругу своих соседей, почитать им что-нибудь вслух… По их интересу я тоже определяю, какие книги хорошие, какие - так себе. Ну, и фотоаппарат. Я была рада забрать свой фотоаппарат. Теперь у меня их два, но это не так и плохо - они различаются по своим характеристикам, и один теперь чаще можно одалживать товарищам. Он у меня практически рабочим и стал. Это тоже, думаю, могла вам до меня сказать любая из моих сестёр - это не сложно для нас и не страшно, вы знаете, мы воспитаны в скромности, без любви к роскоши, в любви к труду. Что же странного, что начатый путь так логично продолжился - в жизни среди простых людей? Если даже в нужде - это нормально, ведь они жили в нужде. Если даже в унижениях - ведь и их унижали. Если даже встретим несправедливость - их жизнь вся была полна ею. Но как видите, нам не на что жаловаться.