Приёмыши революции

Наверное, это было не первое, о чём стоило спрашивать. Но это было то, что слишком неодолимо вертелось на языке. И о чём княгиня тоже надеялась услышать, что это неправда. Ну а уж если это неправда, значит, и насчёт всего остального не безнадёжно…

- Да. Своим недавним крещением я просто закрепила то, что произошло в моей душе на самом деле давно.

- Ради всего святого, Таня… как? Почему? Что произошло?

- Повзрослела, наверное. Перестала держаться за что-то только потому, что так учили с детства, и посмотрела беспристрастно и трезво. Не надо, тётя, не стоит. Мне уже все, кто хотели, сказали, что я погубила свою душу и плюнула на могилы своих родителей. Но про мою душу судить не им, а только Господу, и могилам моих родителей, полагаю, тоже нет дела до моей веры. Каждый отвечает за свою душу перед единственным судьёй. Ни Ольга, ни Маша, ни Алёша не отреклись от меня, бог у нас по-прежнему один, просто поклоняемся мы ему по-разному.

- Но для чего, почему? Я слышала, какую роль тебе приходилось играть, но ведь теперь эта роль закончена, тебе возвращено твоё имя…

- Значит, о том, что я решила оставить себе фамилию приёмных родителей, вы уже не слышали? а ведь об этом, кажется, тоже где-то напечатали… Человек меняется, и отрекается от бессмысленного, ветхого.

В белое как больничная простынь лицо тёти она смотрела совершенно без стыда и страха. Ольга с одной стороны была даже рада, быть может, этот разговор отвлечёт тётю вообще от мысли забрать их… с другой стороны, она не могла не понимать, что сейчас грянет буря.

- Что ты называешь бессмысленным и ветхим? Своё родовое имя? Веру своих предков?

- А так же свой титул, свои звания, свои, смешно вспомнить, награды. Всё то, что никогда на самом деле не было мной. Ни моей душой, ни моим характером. Не нужно взывать к памяти семьи - вы знаете, женщины меняют веру, когда того требуют политические интересы в династическом браке, впрочем, я не сомневаюсь, что мама приняла православие искренне - оно действительно куда больше отвечало мистическим настроениям её души, и к традициям взывать не нужно - вспомните, как те или иные народности, в том числе и нашей несчастной родины, менялись ввиду того, кем бывали завоёваны и кем управляемы, и новая вера сперва всегда насаждалась насильно, а спустя какое-то время уже немыслимо было отнять у народа того, что когда-то было вколочено палкой. Прошу вас, и с этим не спорьте, оставьте мне о себе впечатление человека, понимающего такие вещи - недостаточно где-нибудь построить православный, католический или какой ещё храм, чтобы люди тут же начали в него ходить. Почему же добровольный - оставим вопрос не добровольного, чтобы не поссориться с вами сейчас - переход в православие выглядит в ваших глазах однозначно правильным поступком, а переход из православия в какую-либо иную веру вы не готовы признать добровольным, или же не готовы признать вполне моральным? Что греховного вы видите в лютеранстве, сами проживая в лютеранской стране?

Ксения выдохнула, чтобы снова сделать вдох поглубже.

- Не пойму, чего тебе, живущей в православной стране, не хватало в православии.

- Простоты и правды. Православие утратило дух, если вовсе его имело, уступив форме - форме гробов повапленных, фарисейства, торговли в доме божьем. Я не хочу оскорблять ни вас, ни кого-либо ещё из наших родственников, для кого слова и образы всё же кажутся наполненными смыслом… Пусть всем нам будет один судья. Ольга и Маша поняли меня. И при разделе все иконы я уступила им. Видеть их больше не могу.

Княгиня отвернулась, боясь не совладать с эмоциями. Сказать, что не желала дожить до такого дня, когда так отравлена будет радость от обретения уже оплаканных ужасной мыслью - не лучше ли было бы, чтоб оказалось это сном, обманом - не то, чем она могла бы гордиться потом.

- Тётя Ксения, представь, намерена забрать нас в Европу, - включилась Ольга, - она не верит, что мы добровольно хотим здесь остаться, что нам здесь хорошо…

- Не верю, потому что это полный абсурд. Таня, ты всегда была умной, рассудительной девушкой…

- И если я говорю, что остаюсь, значит, я всё взвесила и уверена в своих словах. Тётя, не лучше ли вовсе оставить эти разговоры? Вам стоило бы отдохнуть с дороги, и… Неловко так вышло, что вы приехали сегодня. Вечером уезжает Маша, мы сможем только проводить её.

- Уезжает?

- Конечно! Павла, вообще-то, фронт ждёт. И её тоже, она приписана к полку санитаркой. Поэтому доедут до Урала, там разыщут Машину семью… в смысле, приёмную семью, оставят у них детей…

- Она говорила, что провожать её не обязательно, если нас дела не пустят, но думаю, помочь-то ей погрузиться надо. Она ж столько всего набрала там для бабки и девчонок…

- Таня! Ушам своим не верю, вы что же, потеряли чувство реальности? Я пыталась втолковать Ольге, что глупо искушать судьбу второй раз…

Татьяна оглянулась в поисках, на что бы сесть, но увы, кресел в одноместном номере было только два. Ольга похлопала по подлокотнику своего - достаточно широкому, пусть это и несолидно, но в ногах правды нет, разговор-то надолго.

- А первый раз мы и не искушали, нас сразу арестовали. И кстати, оказывается, хорошо сделали - благодаря разного рода благодетелям у нас был шанс погибнуть минимум три раза. В Тобольске так гарантировано.

- Что?

- Наш побег там планировался на полном серьёзе, правда, мы об этом так и не узнали. Жаль всё же, жаль, что вы не были на суде. Но если будете встречаться с Настей, она вам расскажет. Уж она знает об этом побольше, чем мы.

Ксения без сил опустилась в кресло.

- Качественно им удалось вас обработать. Впрочем, у них был год для этого. Год, когда вы были разлучены с родителями и друг с другом, были уязвимы, зависимы…

- Я этот год довольно мало имела дело с большевистской пропагандой, - улыбнулась Ольга, - я имела дело с чертежами теплоходов, а потом с радиодеталями. И с моими названными родственниками, которые совершенно не большевики.

- Ну, я, пожалуй, имела. Там, где я поселилась, что-то решительное и значимое делали в основном большевики. Я не принадлежу, и пока не собираюсь, ни к одной партии, но я вижу, что большинство тех, в ком есть решимость и способность делать что-то реальное, принадлежат к каким-нибудь партиям, так что, наверное, в этом есть смысл. Но меня это всё мало касается, у меня есть моё дело, моя семья…

Ксения отняла ладони от лица от лица и воздела их в несколько молящем жесте.

- Семья может быть с тобой и там. И дело себе всегда можно найти.

- Тётя, вы не слышали? Маша не поедет. Маша точно не поедет. Или вы надеетесь сказать ей что-то такое значимое, чтоб она развернулась с поезда и поехала с вами, а не со своим мужем?

- На такой случай существуют разводы…

- Вы говорите ужасные вещи!

- Откуда я знаю, при каких условиях был заключён этот брак, под каким давлением? Да, дети - это серьёзно, однако…

- Что же - разлучать их с матерью? Или с отцом, отца не так жалко, раз он простолюдин? А в то, что Маша любит этого простолюдина, вы просто не готовы поверить? А я видела их вместе. Любит. А Ольге должно быть легко бросить зависящих от неё людей, или насильно увезти их с собой? У нас здесь семьи, понимаете? Семьи.

Ксения поднялась, чтобы налить ещё кофе.

- В первую очередь семья вы друг другу. И мне, и вашей бабушке, которая выплакала все глаза… В то время, как вы хотите остаться в стране, где убили её любимого сына, вашего отца! Таня, ты всегда была опорой семьи после отца…

- И сейчас остаюсь. И не только для Оли, Маши, Насти, Алёши, тем более что у них и другая опора теперь есть, и сами они кому-то опора… Я нужна Ярвиненам, после гибели Пааво я главный работник семьи. Они потеряли дочь, потеряли сына…

- Иногда нам приходится расставаться с теми, к кому мы привязались… Или можно, в конце концов, взять их с собой! - по голосу, впрочем, явствовало, что Ксения не слишком надеется на успех этого предположения.