Приёмыши революции

Настолько скромно (чтобы не сказать - скорбно), как ожидалось, впрочем, не вышло - за день до бабушка Лиля пришла из магазина очень растерянной - на лестничной площадке её поймал неразговорчивый и немного даже хамоватый «вроде бы красноармеец», уточнил, из такой-то ли она квартиры и вручил странный свёрток и ведро яблок. Никакие попытки расспросить, уточнить, отказаться успехом не увенчались - приказали передать, и всё. В свёртке оказался кусок вяленой конины, на расстроенные восклицания Ицхака, как же можно такое восхитительное животное, как лошадь, убивать на мясо, Аполлон Аристархович, потыкав мясо, со вздохом ответил, что данная лошадь, по-видимому, умерла своей смертью, при чём была долгожительницей, но Лилия Богумиловна пообещала, что «всё будет в высшем сорте», и, забегая вперёд, действительно сдержала слово. Прежде Алексей, может быть, и сказал бы, что мясо ужасно жёстко, но мяса у них больше месяца не было вообще никакого, так что этот маленький кусочек его доли было даже в удовольствие пожевать подольше. Аполлон Аристархович с совершенно серьёзным видом заявил, что у него непереносимость конины с детства, и отдал свой кусок Катарине, удовольствовавшись одним бульоном, и даже давно и хорошо его знающая Анна только потом сообразила, что он попросту соврал. Что до яблок, то среди них лишь небольшая часть были порядком недозрелые, хватало на роскошнейший пирог… На роскошнейший пирог не хватало муки, да и яйцо было всего одно, но тут уж что поделаешь. Подарки на сей раз тоже были сугубо насущными - две рубашки и обувь на осень (его сапоги, из которых он, оказалось, вырос, отошли Катарине), единственно - краска для покраски его изделий, которыми он не переставал заниматься. Катарине, конечно, бабушка Лиля надарила вытащенных из своих закромов лент, а Анна подарила перешитое совместными с бабушкой Лилей усилиями платье. Среди брошенных матерью вещей у Катарины, вообще-то, было немало нарядов и даже сколько-то драгоценностей, но Катарина решила, что всё это «совершенно несвоевременно» и распорядилась продать это или выменять на что-нибудь полезное, например - тёплые штаны или картошку. Из прежней жизни она оставила себе только некоторое количество белья, с вещами она расставалась, по-видимому, так же спокойно, как с людьми.

Чуть позже подошли Зося с Ясем - пропустить день рождения Тосека Ясь никак не мог, конечно, но связанные с подарком хлопоты его изрядно задержали. Подарок он в квартиру втащил сам, своим видом явно опровергая утверждения, что только муравей способен переносить вес, превышающий его собственный. Лилия Богумиловна смотрела на коробку, оклеенную раскрашенной бумагой и украшенную здоровенным бантом, с откровенной опаской - в коробке что-то шумело…

- Если вы его убьёте, я даже пойму, - шепнула Софья Сигизмундовна, - я имею в виду, Яся. Он, - она кивнула на коробку, - не виноват, в общем-то.

- Он?!

Алексей с замиранием сердца снял с коробки крышку, щедро продырявленную в нескольких местах. На дне сидел коричневого окраса щенок и таращил на собравшихся большие испуганные глаза. Но что это был за щенок… Помесь борзой и мастифа или ещё чего-то такого, «научно несовместимого», как выразился Аполлон Аристархович, он был нескладен и откровенно страшен.

- Откуда он такой…

- История долгая, запутанная. Забрёл в один склад, слонялся там, перепугал всех до смерти… Какой разор навёл - неописуемо. Хотели пристрелить, потом решили сначала показать диво дивное - одному, другому… В общем, по итогам статью за вредительство с животного сняли…

- Это же собака… - Алексей зачарованно гладил щенка по огромным висячим ушам, загребая его морду в ладони и не отводя глаз, - и это мне? Моя собственная, замечательная, чудесная собака… Какое чудо…

- Ещё бы, - с гордостью кивнул Ясь, - себе бы оставил, но к моему дню рождения он опоздал, зато к твоему как раз вовремя успел!

Именинник осторожно, дрожа от неверия в происходящее, вытащил щенка из коробки, прижал к себе. Щенок с готовностью принялся облизывать ему лицо.

- Всё, издохли в муках мои мечты о спокойной старости, - прошептала Лилия Богумиловна, - а уж Мурыса как обрадуется…

“Главную” кошку Ицхака и Леви называла Мурысой она одна, ну ещё за ней иногда Анна, официальное имя кошки было Госпожа Царапка, Гроза Пернатых, по факту, понятно, звали кошку кто как, чаще просто Кошкой.

- Думаю, Антон достаточно взрослый, чтобы завести собаку, - так же шёпотом возразил ей Аполлон Аристархович, - парню 15 лет исполнилось.

- Я его буду учить командам, гулять с ним…

- Дай погладить-то! Ууу, какой зубастый! - Ицхак восхищённо попробовал пальцем белоснежный клык, щенок моментально переключился на облизывание его руки.

- Он прелестный! - заключила и Лизанька, хотя её эстетическое чувство, казалось бы, предполагало иное.

Постепенно собрание перебазировалось в комнату Алексея, где щенку сразу найдены были коврик, миска и даже какая-то старая игрушка для точки зубов. Ошейник у пса уже был - Ясь сам соорудил из старого ремня, проколупав шилом несколько дополнительных дырок, а вот поводка пока не было. Поэтому с первой прогулкой пришлось повременить.

- Ну и ладно, - пробормотала Лилия Богумиловна вполне миролюбивым уже тоном, - пусть пока здесь освоится. Хватит потрясений пока с мальца, из грязи же, считай, в князи… Я покопаюсь ещё, вроде, что-то такое у меня в антресолях было…

Подарок, принесённый самой Зосей, был куда приземлённее и практичнее - новый костюм на осень.

- Сообщай мне, если вы в чём-то будете особенно нуждаться, - тихо проговорила она, отведя Алексея в сторону, - я знаю, что Аполлон Аристархович сам не попросит помощи, лучше взвалит на себя ещё какую-нибудь дополнительную работу, и Анну к тому же приучает. Это похвально, но конкретно он не в том возрасте уже, чтобы брать на себя столько, да и ему лучше б было побольше быть с вами.

- Да у нас вроде бы… всё есть, - пробормотал Алексей, - сейчас много кому куда похуже живётся. Ну, Франциску, конечно, много что нужно, он же растёт. А у нас с Ицхаком всё есть, многое от Леви осталось. Много вообще человеку для жизни надо? Ну, много… но об этом речь не идёт. А Аполлон Аристархович - вы ведь знаете, он и нас не послушает. То есть, послушает, но сделает всё равно по-своему.

- Знаю. Но ведь дело не только в том, что он воспитывает не родных детей, а приёмных сирот, а ещё в том, что работа с вами имеет большое значение для науки. Поэтому ему нужно помогать.

А потом прибежал «народ» - Ванька и ребята, и стали зазывать гулять - погода как раз выдалась немилосердно хорошая, дома в такие дни сидеть совершенно невозможно. Аполлон Аристархович был того же мнения, но сопровождать «детвору» не мог - ему как раз надо было убегать на неотложную встречу, Леви категорично заявил, что Миреле должна идти - насидится с ним ещё, когда они будут мужем и женой, и вообще он должен использовать время вынужденного возлежания в постели для подготовки к грядущей учёбе. Алексей, прекрасно помнивший себя в таком состоянии, сомневался, что тут учёба может пойти на ум, но не возражать же тут - он тоже рад был вытащить Миреле, которая и так ввиду сразу двух недугов не могла пожаловаться на обилие впечатлений. Миреле спорила отчаянно, но Анна заявила, что присмотреть если что за Леви сможет и она одна, ей всё равно за сегодня нужно подготовить большой материал для завтрашней работы, да и прибраться, если все хоть на время выметутся из дома, неизмеримо легче. В глазах Лилии Богумиловны светилась лёгкая обречённость - она особо не верила, что ей удастся сладить с этаким отрядом, если Миреле и Катарина, может быть, и будут идти чинно с нею под ручку, то мальчишек она уже достаточно знает. Но очень кстати за Лизанькой зашла мать - зашла, услышала идею и нашла, что домой можно не торопиться так уж сильно, почему бы хороший день и не провести на свежем воздухе, заодно помочь бабушке Лиле приглядеть за разновозрастной компанией. Так же рассудила и Софья Сигизмундовна. Сама она по очереди с бабушкой Лилей и Катариной несла на руках Франциска, они же, плюс Лизанька с матерью, окружали Миреле. Алексея «брали в кольцо» остальные. Бабушка Лиля ворчала, конечно, что из прохожих-то да, никто ему вреда не причинит, да и не надо - сами толкаются так, что того и гляди жди беды, но кто б её слушал. Когда у тебя день рождения и тебе исполнилось 15 лет, и ты, конечно, не мог бы поклясться (у косяка отметки не ставил давно), но по ощущениям - стал выше аж на голову, рукава старых рубашек стали коротковаты, да и в плечах уже тесновато - просто не хочется, чтобы хоть что-то омрачало настроение. Несколько оно, правда, омрачилось, когда кто-то предложил идти к Ходынке. В самом деле, что же такого? И поныне место массовых гуляний, выставок, ярмарок, имеющее не только печальную славу, которой лет больше, чем ему. Это неправильно, если б имело значение только произошедшее здесь в 1896 году, это правильно, что люди… ну, не то чтоб забывают, но покрывают трагические страницы новыми, хотя бы нейтральными, если не радостными. Что жизнь продолжается и память держит не только плохое… Но неправильно б было и если б забыли, ещё более неправильно. И для него это место - символ начала конца, вечный упрёк всё ещё оплакиваемым теням родных. Кто-то вспомнит. Кто-то расскажет - не ему, так тем, кто ещё здесь не местные… Кто-то да пошлёт очередное проклятье - за которое ему не оправдаться, да и невозможно. Не защитить, не оправдать, тайна его связывает, а смерть - вообще как остывающая лава, запечатлевает некоторые вещи в навеки неизменяемом, неисправимом виде. Он, конечно, быстро взял себя в руки, и заметила это только Катарина.