Страница 143 из 193
Какое-то время, пока Дзержинский рылся в бумагах, выгребая для неё то, что нужно отпечатать в первую очередь, она сиротски топталась возле окна, потом ходила вокруг печатной машинки, трогая кнопки - печатать-то ей уже случалось несколько раз, но это не перестало для неё быть неким священнодействием. Что, если подумать, странно - ну эка невидаль, машинка, не большее чудо, чем телефон и фотоаппарат, к которым она в своём детстве привыкла как к вещам совершенно естественным. Но почему-то такую детскую радость рождали чёрные, яркие буковки, пропечатывающиеся на листе, деловитый скрип сдвигаемой каретки, пятна краски на пальцах, когда она поправляла подпрыгивающие катушки (она их слюнила и вытирала об одежду, конечно). Один раз она переносила печатную машинку с одного стола на другой - какая же тяжёлая, сволочь, а ведь не дай бог уронить… Сашка, конечно, обругал её тогда немного…
Удивительно, как этот кабинет она любила - так же мало похожий, например, на рабочие кабинеты её отца, как и её прежняя жизнь на жизнь нынешнюю, так что Настя, конечно, даже рада была порой, что нет у неё таких собеседников, которым пришлось бы объяснять, как такое разное любимое умещается в одном сердце. Лучше всего б, конечно, было просто сказать - сердце человеческое таково, что в него много что вмещается, и чем больше уже вместил - тем больше можно вместить ещё и ещё, и мест, и людей, и вещей. Но как училась она этой любви - об этом как расскажешь? Вот хотя бы даже вид из этих окон - как-то она сказала Саше, когда они пили чай, присев на подоконник в коридоре, что могла бы написать небольшую повесть о видах из окон, а то и целый роман, как же хорошо, что Саша тогда не ухватилась за эту мысль… Ведь здесь началось новое в её жизни. Может быть, конечно, новое в её жизни началось в поезде из Екатеринбурга, или в избе деда-отшельника, или в тайге, или в болотах - или всё же там заканчивалось старое. Это очень сложный вопрос, ведь на самом деле и родятся люди не в один момент, раз - и родился, это не каждому так везёт. Первое рождение человека может происходить в течение нескольких часов, второе - в течение нескольких месяцев, ничего в этом нет странного. Называет она для всех своим родным домом избу приёмного деда - почему б внутри себя не назвать - это… Чем не новорожденной появилась она из-за занавески, вся растрёпанная и невесть откуда взявшаяся, и Айвар тогда бинтовал её ноги - тоже чем же не символично…
Недолго Настя, кстати, гадала - спросит или не спросит Тополь о ней и Айваре. Тут примерно поровну была вероятность - с одной стороны, что ему вроде бы до того, а с другой, учитывая некоторые моменты, Айвару и вообще широкому кругу лиц неизвестные, очень даже что. Хотя вот она и не придумала бы в данном случае, как спросить, как такой разговор начать.
Поэтому спросила сама. Вот собрала в кулак всю наличествующую смелость и спросила. По пути, конечно, жалея последовательно о том, что рот вообще сейчас раскрыла, что смелая как-то порой вот чересчур - может быть, лучше было всё же тогда сдержаться? - и что вообще на свет родилась. Ну и получила, конечно, ответ, какого и стоило, конечно, ожидать.
- И? чего вы ждёте от меня - одобрения, осуждения?
- Ну… да, понимаю, курьёзно оно как-то - сперва сделать что-то, а потом мнения испрашивать… Но не в том даже дело, что мне как-то в тот момент испросить этого мнения никак не было возможно… Это вообще очень сложный вопрос оказался для меня. Я много думала. И пришла к мнению, что пусть лучше это покажется смешно и излишне, но лучше точно знать, насколько я вольна тут распоряжаться собой. И уж точно не хотелось бы, чтоб получалось, что я чёрте что вытворяю за вашей спиной.
- Действительно, курьёзно. Кажется, с тех пор, как мы расстались с вами в Екатеринбурге, вы только и делали, что сами распоряжались собой, уж точно меньше всего сообразуясь со мной. Правда, в этом, конечно, не только ваша вина, вы оказались отрезаны там, вовремя эвакуировать вас из вашей глухомани оказалось попросту нереальным… Но уж увидеть вас на пороге этого кабинета я ожидал меньше всего!
- Да, это правда, но… это-то другое! Это другого человека касается. Не может быть речи о том, чтоб сказать ему правду, и я утешаюсь тем, что я не лгу, а недоговариваю, и иногда мне кажется, что узнай он правду, он понял бы и принял её… Но всё же - насколько честна такая связь, насколько допустима? Моя совесть говорит мне - допустима, а ну как я просто бессовестная? Мы из разных классов происходим, настолько разных, что дальше некуда… Не сделать бы этим тоже ему худого…
- Ну, если уж говорить о том, ваша сестра Мария не подумала спросить меня, выходя замуж. Пожалуй, нет, всё-таки хорошо, что я тогда увидел вас в марте на пороге этого кабинета, меньше потрясения было увидеть её в мае в Глазове… - Настя не поворачивала головы, но по голосу поняла, что он улыбается, это немного успокаивало, - видать, вы, «младшая пара», как-то заметно более беспокойные, чем старшие, которые способны находиться там, где им определили, и не спорить.
- А Маша спорила?
- Ещё как! Наскакивала на меня, как храбрая маленькая птичка, доказывая, что имеет право быть везде, куда судьба забросит её мужа, а я не имею права её этого права лишать. В конце концов я вынужден был уступить, она во многом права… Я мог бы настоять, я мог бы под конвоем доставить её туда, куда считаю нужным, я мог бы даже потребовать аннулирования этого брака, но хорош же я был бы тогда. Она требовала права самой распоряжаться своей жизнью, права не отличать её на основании её происхождения - и у неё было достаточно времени, чтобы испытать свою позицию на прочность. Да, это огромный риск, но для вас нет полностью безопасных мест… И ни для кого нет.
Настя украдкой смахнула навернувшуюся слезу.
- Маша, она такая… упрямством удивить способна. Значит, она в Глазове теперь? Помню, была у меня попутчица из Глазова родом…
- Нет, этого я не говорил. Кто может знать в точности, где они сейчас… Главное - что её есть, кому беречь, и когда будет нужно - будет, кому доставить её сюда.
- Ну, во всяком случае, о замужестве в моём случае речь не идёт…
- А почему, кстати?
Себе ответить на этот вопрос почему-то легче, чем кому-то другому. Ну, в самом деле, не лепетать же, что мол, потому, что неравны они, что неравенство это она от него скрывает, такую-то уж неумную ложь она бы себе точно не позволила, уж точно не здесь.
- А… зачем? Нет, разве непременно людям нужно жениться? Если хочется, то почему не пожениться, в самом деле, но нам хорошо и так. Мы не влюблены… я точно не влюблена, да и Айвар, думаю, не врёт - зачем так врать? Просто нам хорошо вместе… Но жениться - это тут лишнее. Я, видимо, совсем тут не Маша. Для неё большая любовь, семья, дети всегда было заветной мечтой, лучшим, что может быть в жизни. Я её вроде бы, конечно, понимаю… Знаете ли, когда у тебя есть сестра, близкая тебе по возрасту, она иногда как бы твоё зеркало, ты смотришься в неё, она в тебя… Её восторги, радости, предпочтения отражаются в тебе, немного тебя заражают. Это потом уже подрастаешь и понимаешь - вот, это моё, а это только Машино. Когда я была младше, я тоже думала, как же это прекрасно - свадьба, и тоже фантазировала… но на самом деле я никогда не желала страстно выйти замуж. Нет, не то чтоб я мечтала остаться навсегда незамужней, скорее - это просто не занимало меня, вот и теперь не занимает. Есть более важное. То, что мы прежде всего товарищи, и наша работа. Когда я говорю, что не люблю Айвара, мне хочется, чтоб это звучало хорошо, а не плохо. Он очень хороший, он красивый, он замечательный товарищ. Зачем здесь ещё любовь какая-то? Ничто глаза не застит и голову не туманит, это совершенно ясно так есть, что он хороший человек. Может быть, однажды он встретит девушку, которую полюбит и которая полюбит его, может быть, однажды я полюблю - как знать? Пока я не представляю такого. Мы с ним хорошо поговорили обо всём, это я вас уверяю. Я думаю, что мы смотрим на это одинаково. Отлично, может быть, лишь в том, что он старше и мужчина, и иначе чувствует. Но в том, что от меня зависит - я хотела бы, чтоб так всё и оставалось. Единственно, не даёт мне покоя то, что я вынуждена от него скрывать правду о себе. Точнее даже - то, что я могу не всё понимать в этом, может быть, я его в грех ввожу, по-людски говоря. Не будет ли ему неприятностей потом, когда всё откроется, за связь с классово чуждым элементом.