Наследие Изначальных

— Всё же надеюсь, ты не столь неблагодарная свинья, чтоб не принять эту помощь, — вставил Лалья, — ну или просто считай, что меру пресечения тебе изменили, содержаться будешь не на Лири, а на Вентоксе. А мы всё равно приписаны за тобой присматривать, чтобы ты не натворил глупостей.

Элайя прикрыл глаза — но золотое солнце его рая сияло и сквозь веки. Что говорить, оно навеки отпечаталось в мыслях и снах. Кто, как, ради всемилостивого Господа, сумел это устроить? Чем он это заслужил? Но мы никогда и ничем не могли б заслужить всех тех благ, которые даёт нам Господь — счастье жить и дышать, видеть красоту Его творения и греться в любящих объятьях. Всё это даётся нам просто потому, что Господь — источник жизни и любви, и всё, чего Он хочет в ответ — чтоб мы помнили и любили Его.

— Конечно… я дам вам доступ, о чём может быть речь! Но почему вы не предупредили меня?

— А это уж к твоим матушкам вопрос, видать, невеликого они мнения о твоём актёрском таланте, опасались, что можешь запороть всё дело… Пусть тебя утешит, что ты не один у них за неразумного ходишь, вообще это правильно — чем больше знающих, тем больше шансов, что где-то кто-то проколется. Ну и, по привычке договариваться на берегу. Я в курсе, что ты у нас религиозный ортодокс и всё такое, но в курсе также, что ты сам, извини за прямоту, чист настолько, что пробу ставить негде. Я не то чтоб любитель лезть со своим уставом в чужой монастырь, правда, кажется, в вашем-то монастыре устав вполне себе вольный, но другого самоубийцы тебе в провожатые не нашли… Так что либо, если воля твоих матерей для тебя что-то значит, потерпишь мои маленькие слабости, либо, ну, выкидывай меня из шаттла здесь и сейчас, но имей в виду, что это может несколько осложнить дело.

Элайя посмотрел в спокойные серые глаза дрази. Новое свечение одевало своим газовым покрывалом корабль — он входил в радиус действия охранных систем, и они уже узнали носителя Ключа, и звучали пронзительной мелодией «Хатиквы» — пока только для него. Он воздел ладони, ловя незримый ещё для остальных свет, направляя его на спутников.

— Господь дал мне дар своей любви, не смотря, был ли я достоин — моя теперь задача стать достойным. Если же я откажу в приёме на земле Господа тому, кто пожертвовал собой ради моих матерей и меня — буду ли я достоин? Поверь, даже если б не прагматические соображения, которые ты объяснил более чем доходчиво — что из жизненных уроков я наконец хорошо усвоил, так это то, что за свою душу каждый должен быть в ответе сам. А я насовершал достаточно грехов, чтоб в ближайшее время позволить себе ещё хоть один.

— Да простит меня бог, — вздохнула Виргиния, когда они с Офелией заняли посадочные места, — но я не знаю, когда и как решусь ему сказать. Я прекрасно понимаю, что он остался отдуваться за нас, сваливших, не дожидаясь трагических известий — мы-то отсидимся на Корианне, пока всё не утихнет, и правильно сделаем, а он себе это позволить так и так не может. И его горе должно быть искренним…

— Джин, это звучит чудовищно.

— Чудовищно было бы — всё то, что последовало бы после того, как они добрались бы до Элайи. Наш сын никогда не отмылся бы от репутации неуправляемого монстра, это кроме того, что мы никогда его уже не увидели бы, земные обезьяны получили бы очередную не гранату даже, а ядерную бомбу, минбарская судебно-исправительная система, да как бы и не Минбар в целом, уже не имели бы авторитета даже у отсталых аграриев, всё ещё ковыряющих лаптем щи, это опять же кроме тех проблем, которые они, да и все мы в перспективе, имели бы от разбежавшихся Элайиных соседей, народец-то там содержится отборный… Их-то доблестные спасители, примчавшиеся на коне и в плаще с алым подбоем, ловить бы не стали, как понимаешь.

— Да, понимаю, но…

— Конечно, мне легко рассуждать, потому что я всё-таки этого паскудника не рожала, и мне он столько крови, сколько тебе, не выпил, благо, я всё время была в разъездах…

— Джин, прекрати.

— Но это правда, дорогая, и ты сама понимаешь, что от любого, кто будет обсуждать эту ситуацию, услышишь именно это. И не то чтоб меня это так уж травмировало, если б я принимала близко к сердцу всё, что говорят, я б до своих лет не дожила. Лично я твёрдо знаю, что я в первую очередь генерал, а потом уже чья-то мать. И как генерал, я лучше пожертвую чувствами одного Вадима Алвареса и одной минбарской девчонки — к сожалению, у этого Проводника есть дочь, вот когда между великими служениями умудрился-то, чем миром и покоем в галактике, который и так, будем честны, на соплях держится.

Офелия опустошённо вздохнула.

— Мы по крайней мере знаем, что он жив. Хотя я не знаю и не хочу думать, как буду теперь жить, не зная, когда увижу его вновь, не имея надежды на какие-то вести. Через какое время начнёт казаться, что это был один из моих снов, как он вернулся…

— Мы ждали встречи четыре года, Фел, мы подождём столько, сколько нужно. Эти четыре года мы только надеялись, теперь мы — знаем. Он вернётся тогда, когда будет можно. И так на случай, если ты почувствуешь, что ожидания с тебя хватило… Есть у меня некое подозрение, кто тот второй, кому нипочём защитные коды Вентокса.

Офелия повернула к Виргинии всё ещё заплаканное лицо.

— Джин, заткнись. Я мать, я безумно люблю своего ребёнка. Но если уж я не уступила тебя даже достойнейшему Цаммиу…

— Тааак, началось.

— Нет такого повода, который заставит меня тебя бросить. Каждый твой поход мог отнять тебя навсегда. Чтобы я сама сделала шаг прочь от тебя… Нет, никогда.

Когда корабль приземлился, на космодроме уже было полно народу. Ничего удивительного — когда Элайя давал кораблю и его пассажирам доступ, сигнал, надо думать, получила и вся колония. Лалья первым шагнул на гудящее и вибрирующее тускло-золотистое покрытие, потом обернулся, чтоб разблокировать наручники на руках поднадзорного — протокол есть протокол, снять по прибытии и передаче. Хотя смыслу-то в них было, честно говоря, всё это время — если уж толпа бесстрашных рейнджеров и специально обученный минбарский телепат не окажутся сильнее Элайи, то какие-то дурацкие наручники тем более.

Вперёд выступила высокая девушка с длинными, ниже поясницы, тёмными волосами.

— Это было неожиданным, Вадим. Мы успели навеки попрощаться с тобой. Мага увидела через машину, что всё будет не так, как мы думаем, но она не поняла, что именно она видит. Что же произошло? Как тебя отпустили?

Элайя обнял соратницу, и Лалья заметил, что у неё нет кисти правой руки.

— Я и сам, честно говоря, это не совсем понял, Голда. Но у нас будет время во всём разобраться. Много времени.

Девушка окинула взглядом собравшуюся поодаль толпу сопровождающих.

— А это кто?

— Мои конвоиры и наши помощники, Голда. Они вернули нас друг другу, и мы будем во всём слушаться их. Они совершили большую жертву ради нас, и эта жертва не должна быть недооценена. Мы долго воевали, некоторые здесь — всю жизнь. Теперь настало время мира, исцеления, строительства новой жизни.

К ним подошла ещё одна женщина — старше Голды, с серебристыми, по-видимому, совершенно седыми волосами.

— А где же…

Лалья как-то понял, что имелась в виду Аврора. И почувствовал, хотя и не смог бы себе объяснить, откуда, что здесь не очень любят даже произносить имя этой девочки.

— Она осталась там. Так надо. Доктора сочли, что её… состояние тяжелее моего. Ей необходимо длительное лечение, прежде чем суд сможет что-то решить на её счёт. Вероятно, её всё же отправят на Лири…

Женщина переглянулась со своими спутниками — облачёнными в потрёпанную военную форму дрази.

— Если честно, мы рады это слышать, Вадим. Я и прежде не боялась сказать тебе прямо, а теперь скажет любой — эта девочка была демоном, сосущим твою душу. С ней из твоей жизни уйдёт тьма.

— Венрита…

— Нет, послушай меня. Я никогда не лгала тебе и ничего не скрывала. И не потому, что силы твоей хватит пробить любой блок. Мы все ценили её за её силу, за всё то, что она сделала для нашего дела, и жалели её за то, что судьба её была ужасней, чем у большинства из нас. Но все твои люди вздохнут с облегчением, что не придётся больше бояться её.