Страница 7 из 320
С той самой минуты я влюбилась в свою новую школу. Меня даже не расстраивало то, что я попаду к незнакомым детям, где не будет никого из наших. По давней традиции, свежеиспеченные приютские первоклашки направлялись в ближайшее образовательное учреждение, которое учило детей-сирот со времен возникновения детского дома, а значит, уже больше сорока лет. Из-за этой специфики школа успела прослыть неблагополучной, и чад своих туда родители отдавали без энтузиазма, если только в другие места не удавалось пристроить. Группку детдомовских новобранцев традиционно распределяли в последний, так называемый класс выравнивания, куда, кроме них попадали отъявленные лоботрясы и дети из неблагополучных семей.
Все эти особенности "справедливого" отношения моим братьям и сестрам только предстояло познать на практике. А я тем временем не спала ночами от волнения и радости, вычеркивая дни до первого сентября в маленьком карманном календарике, и грезила о том, как скоро я буду болтать по-английски, чтобы учить стихотворения, например, Шекспира для участия в конкурсах уже международного уровня.
Готовили и провожали в "важную" школу меня, как героиню, всем приютом. Нянечки и воспитатели хотели, чтобы выглядела я ничуть не хуже остальных детей, поэтому, в очередной раз, явив чудеса изобретательности, пошили мне белый передник с пышными оборками буквально из ничего. Где-то взялось и "модное" школьное платье с воротником-стоечкой и юбкой в крупную складку. А новые лаковые туфли преподнес в подарок сам Петр Степанович, пожелав, чтобы мои первые шаги в школьной жизни были уверенными и вели только к победам.
Накануне первого сентября в приюте было шумно и весело. Нас, девятерых первоклашек, чествовали на праздничном вечере, из старых хрипящих колонок играла музыка, мы визжали и прыгали, подпевая песенкам о школе, и, конечно же, не находили себе места от радостного предвкушения.
Ночью я несколько раз вскакивала с постели и проверяла, все ли в порядке с моей формой, портфелем и не настало ли еще время собираться. После чего на следующее утро я, конечно же, проспала.
Успокоившись только с рассветом, я провалилась в такую крепкую, тягуче-сладкую дрему, что не услышала даже команду к подъему, и осталась лежать, посапывая, под одеялом, в то время, как остальные дети, резво вскочив, бегали умываться и надевали свои форменные пиджачки и платьица. И только громкий вскрик воспитательницы, с которой я должна была ехать до самой школы, смог вырвать меня из царства коварного Морфея. Резко вскочив на ноги от испуганно-отчаянного "Алексия!", я не могла ничего понять. Почему ругается всегда очень спокойная Лилия Ивановна, почему с таким ужасом и жалостью смотрят на меня остальные девочки, причесанные и заплетенные, в то время, как я, неодетая, растрепанная, с привычно всклокоченными волосами, пытаюсь осознать, что произошло.
Мой первый школьный день начинался с серьезного опоздания.
Даже сборы в рекордно короткое время не могли исправить ситуацию: на торжественную линейку я никак не успевала. И пусть мы с Лилией Ивановной выбежали всего лишь через несколько минут после отбытия вереницы наших первоклассников и догнали, а потом перегнали эту процессию. В положенные восемь тридцать, когда в моей самой лучшей городской школе прозвенел первый звонок, возвещая о начале торжества, я стояла на остановке, зареванная и пыльная, в ожидании автобуса, на котором предстояло ехать, в лучшем случае, минут тридцать.
- Ничего, Алешенька, ну подумаешь, пропустим линейку! Разве ты мало праздников за последний год повидала? Главное, на первый урок успеть, хоть бы не в самом конце прийти!
Так оно и вышло. Мы влетели в опустевший школьный коридор, когда и первоклассники и ученики постарше заняли свои места за партами. Традиционный первосентябрьский "урок мира" шел уже несколько минут. Еще немного пометавшись от двери к двери в поисках нужного класса, я, наконец, нашла нужную металлическую табличку с выгравированным на ней "1-А".
Пока Лилия Ивановна, постучавшись в классную комнату, вызвала учительницу в холл для объяснения ситуации, я, не в силах сдержать любопытства, пыталась заглянуть в класс через спины взрослых. Но все, что мне удалось рассмотреть - это большие, сияющие светом окна, с многочисленными зелеными растениями на них. Сердце в груди плясало от волнения и радости: вот он, мой новый дом. Вот она, моя новая жизнь.
В порыве детского восторга я не замечала больше ничего. Ни того, как сбивчиво, краснея и смущаясь перед модно одетой красавицей-коллегой, Лилия Ивановна пытается объяснить причину нашего опоздания. Ни того, с какой смесью неприязни и презрения смотрит на нас преподаватель школы, предупрежденная о специфической ученице в классе, но не подозревавшая о подобной наглости "этих детдомовских" - мало того, что опоздали, так еще и от занятия отрывают. Ни того, как неискренне улыбаясь, блистательная дама произносит:
- Конечно же, Алешенька, мы тебе очень рады. Меня зовут Таисия Павловна. Проходи, я познакомлю тебя с остальными ребятами.
Широко улыбнувшись на прощание взволнованной Лилии Ивановне, я без страха переступила порог классной комнаты навстречу школьному будущему и новым друзья - замечательным и добрым девочкам и мальчикам.
Каково же было мое удивление, когда стоя у доски во время знакомства с классом, я увидела откровенно злые и враждебные лица будущих «друзей». Похоже, этот коллектив не собирался меня ни любить, ни принимать, ни, тем более, восторгаться.
Масла в огонь подлила и пламенная речь Таисии Павловны о том, что отныне их дружная семья пополнилась еще одним человеком, юным дарованием, завоевавшим любовь и признание многочисленными выступлениями во имя советского детства, безоблачного и счастливого. И относиться ко мне, дарованию, нужно с особым пониманием, потому что домашнего очага я была лишена с рождения, и лишь только замечательная советская страна дала мне возможность находиться сегодня здесь, в светлом и чистом классе, в тепле и уюте, к которым я, наверное, не привыкла.